оказался в мире, полном огромным кружащимся пламенем. Падая, он подумал: «Это тоже должен знать царь: каково быть убитым».
Римляне торжествующе закричали и двинулись на Тьёрра. Алан отбросил свой щит, одной рукой подхватил Эодана, а другой метнул молот. Молот не успел долететь до столба, как Тьёрр уже прыгнул в яму, а оттуда в туннель.
Столб наклонился. Доска, которую он поддерживал, упала. Затрещали ветки, и крыша с тяжелыми камнями рухнула.
Эодан слышал это слабо, словно издалека. Небо разбилось, подумал он, и в обломках своей войны гибнут боги и демоны. Мимо меня пролетела звезда и с шипением утонула в море.
Он лежал в туннеле, как в матке, а тем временем камни убивали охотников на него. Последовала звонкая тишина. Он слышал, как в сплошной ночи перекликаются Тьёрр и Фрина. Ее руки нашли его. Он лежал на ее руках и позволил боли достичь высшей точки прилива.
Но боль отступила. Тьёрр раскопал несколько футов вверху. Выбравшись наружу, он вытащил Эодана и Фрину и присвистнул, увидев их.
– Пойду лучше приведу лошадей, – неловко сказал он. – Ты ведь позаботишься о нем?
Вместо ответа она поцеловала своего мужчину.
Эодан посмотрел на небо.
– Лежи спокойно, – прошептала Фрина. – Лежи спокойно. Все в порядке. Мы в безопасности.
Ветер тихий, почти теплый. На его лицо падал первый снег.
– Я тяжело ранен? – спросил он.
Она прямо ответила:
– Ты потерял левый глаз. Теперь я вдвое сильней буду любить правый.
– И все? – вздохнул он. – Я думал, мой долг больше. Силы добры ко мне.
К северу от города Танаис река Дон извивается, как сверкающая змея, как молния в божественном спокойствии, когда течет по холмистым равнинам, на которых пасутся лошади.
На западном берегу Дона, от Азовского моря на север, насколько хватает их мощи, живут рук-анса. Это гордый народ: воины, которые выращивают лошадей и изготовляют оружие; у их женщин длинные красивые волосы, увитые гирляндами; льняные платья развеваются вокруг их высоких тел; их вожди вознаграждают песни бардов золотыми кольцами.
Однако времена были нелегкие, и, когда Тьёрр Рыжий вернулся домой, народ приносил в жертву быков в надежде, что он привез с собой удачу. Со всех концов собрались вожди, и зал Бели звенел от их оружия, и рекой лился эль. Вожди гостили у Бели не только потому, что хотели услышать рассказы его сына; говорили, что Тьёрр привез с собой царя. А рок-анса нужен мудрый царь.
Странный отряд выехал на восточный берег Дона и был перевезен через реку вместе со многими дарами племен. Но не Тьёрр возглавлял этот отряд, хотя рыжебородый сверкал парфянской кольчугой и блестел греческим серебром. Он командовал воинами, несколькими десятками аланских всадников, охранявшими богатый багажный обоз; в его собственном фургоне много золота, оружия и три прекрасные наложницы. Когда он рассказывал, как все это пришло к нему благодаря удаче, принесенной молотом, многие ложились ниц: в этом молоте точно живут молнии.
Однако Тьёрр другого человека признавал своим дисой, очень высокого, с длинными волосами цвета соломы, с худым замкнутым лицом, с нарисованным на лбу солнцем и с одним зеленым глазом. Эодан не одевался, как царь; его кольчуга была надежной и удобной, но без украшений; он не говорил, что его оружие владеет волшебством или божественной силой. Больше того, у него была только одна жена, стройная женщина с темными волосами и фиолетовыми глазами; она ездила, как мужчина, держала в руках младенца, а другой сын, на год постарше, ехал в переносной колыбели за ее седлом. Эодан даже не принимал подарки на ночь в виде женщин; он улыбался своей отчужденной улыбкой, благодарил хозяина и возвращался к своей жене.
И поэтому рук-анса дивились Тьёрру … и гадали, не ведьма ли эта Фрина, так околдовавшая и Тьёрра, и своего мужа… и они разговаривали с Эоданом и начинали понимать, почему Тьёрр называет его царем.
Высоко горели огни в пиршественном зале Бели. Вожди кланов рук-анса сидели за столом, поднимали бычьи рога, тяжелые от серебра и пива, и пили в честь Тьёрра и господина Тьёрра.
Седой Бели подслеповатыми глазами посмотрел на сына.
– Ты расскажешь нам о своих путешествиях? – спросил он.
– Не за один день, – ответил Тьёрр. – Нам предстоит много зимних вечеров, в которые можно рассказывать. Скажу только, что меня продавали в Греции и Италии, пока я не оказался на римской галере. Но потом Эодан и Фрина освободили меня. Мы захватили корабль и поплыли на восток, пока не оказались при дворе царя Митрадата.
– Это тот самый, полководцы которого три года назад прогнали нас от Херсона? – спросил Бели.
Тьёрр кивнул.
– Да. Я бы хотел сражаться с вами, но боги пожелали, чтобы я в это время сражался на стороне Митрадата в Галатии. Для нас он был хорошим господином. Почему вы с ним воевали?
Бели пожал плечами.
– Год был голодный. В последнее время у нас много голодных годов; нас стало слишком много. Но поход был неудачный, и теперь Херсонес недоступен для наших лошадей.
– Я мог бы вам кое-что посоветовать, – сказал Эодан. Он уже овладел аланским языком; говорили, что он знает несколько языков и умеет читать и писать. Да, он человек глубокого ума и колдовской силы, но раскрывается не перед всеми, да.
– Куда вы пошли потом? – спросил Бели.
– Мы ушли от Митрадата, – сказал Тьёрр, – и какое-то время были просто двое мужчин и одна женщина, одинокие в холодной степи. Но мы убили нескольких римлян, у которых были толстые кошельки. Поэтому мы купили у фригийцев дома и овец, чтобы пережить зиму. Весной мы проехали по Ликаонии; но в наши дна она дружит с Римом, поэтому мы не стали там задерживаться, просто заплатили за свой проезд. В горах Быка живут племена воинов и охотников, они хорошо приняли нас. Мы помогали им и прожили у них целый год, потому что должен был родиться первый сын моего царя. На следующую весну мы прибыли в Парфию в сопровождении молодых воинов и предложили свои услуги тамошнему повелителю, потому что он враг Рима. Когда вельможи увидели, какой человек мой царь, нас все принимали очень хорошо. Мы жили в красивом городе и для забавы участвовали в нескольких пограничных стычках. Но мы хотели снова оказаться среди своих людей. Поэтому этой весной мы получили разрешение на отъезд и прошли через Армению и Кавказ, пока не встретились с аланами – и так вернулись в твой дом, мой отец.
– Ты многое видел, – сказал Бели. И под эти
