Я полностью очнулась, хотя все вокруг обрело черты, схожие с теми, что я видела в своих ночных кошмарах.
— Это же неправда, — прошелестела я.
— Разве вы можете утверждать, что не делали этого, мисс Тулман?
Нет, я не могла, и Бен твердо это знал.
— Они скажут ему, что это неправда, — защищалась я.
— Кто? — Он уже перестал улыбаться.
— Мэри и…
— Не думаю, что ее слова что-либо значат. А если вы хотите сослаться на одного молодого человека, то думаю, слуга, вместе с которым вы продемонстрировали столь распутное поведение, склонен солгать, лишь бы не лишиться вашего внимания. Не так ли?
Я посмотрела на веселые морщинки вокруг его глаз.
— И в документе это тоже написано?
— Ну конечно же.
— Но миссис Джеффрис и люди в деревне…
— Они не станут защищать ту, что собиралась лишить их крова.
— А вы? Вы скажете, что это неправда?
— Нет.
Я растерянно уставилась на рыбу за спиной Бена. Элдридж не будет мне помогать. И никогда не собирался. Судья заберет меня отсюда, и у меня нет никакой возможности себя оправдать. На ум пришли байки тетки Элис про дома для душевнобольных, и сердце забилось, как птица в клетке. А затем я увидела Дэйви, бесшумно пробирающегося к лестнице из подвала. Тогда я высокомерно задрала подбородок, стремясь, чтобы внимание Бена было полностью сфокусировано на мне.
— Это вы написали судье!
Он только улыбнулся в ответ.
— Когда вы уже в мышеловке, то начинаете соображать быстрее.
Дэйви уже поднялся на семь ступеней, и отчаяние просто волнами захлестывало меня, я вся дрожала. Еще несколько ступеней. Зачем Бену все это? Последняя ступенька, и Дэйви скрылся с глаз. С потолка даже не упало ни пылинки. Я осталась одна.
— За что вы меня ненавидите? — растерянно спросила я.
Бен сразу перестал улыбаться.
— Ну что вы, милая! — тихо сказал он. — Я совсем вас не ненавижу. Вы очаровательная, замороченная штучка. Просто вам жутко не повезло, и вы оказались как раз на пути между мной и моей целью. — И он сокрушенно покачал головой. — Я давал вам любую, малейшую возможность избежать этого. Снова и снова я уговаривал вас вернуться к тетке, а вы вдруг проявили такое… упрямство. Я не мог позволить вам лишить меня того, что было мне так нужно, — того, что накрепко заперто в голове у вашего дяди. И знаете, какая ирония — именно на восемнадцатом часу меня наконец осенило, и я получил то, что нужно.
— То, что нужно?
— О да! Но сейчас уже поздно переводить часы назад. — Он горько вздохнул. — Мне очень жаль, хотя вы сами виноваты.
Он отвернулся, взял ящик, который, оказалось, был набит опилками, и поставил его рядом с рыбиной.
— А что касается мальчика, — продолжал он хладнокровно, — ему доверять нельзя, и он совершенно непослушный. Он за это заплатит. — Бен снова посмотрел на меня и улыбнулся коварной демонической улыбкой. — Ох, как я не люблю, когда мне мешают вести дела, мисс Тулман! Но думаю, вы и так уже заметили.
Он аккуратно положил рыбу в коробку.
— А она не взорвется? — спросила я, пытаясь отвлечь его от Дэйви.
Бен просто засветился от удовольствия, повергнув меня в полнейшее недоумение.
— Как же это сообразительно с вашей стороны, мисс Тулман. — И он засмеялся во весь голос. — Да, она конечно же взорвется.
Он извлек из кадки с водой маленький, насквозь мокрый бочонок, положил в него сверток с пухом и убрал его в тот же ящик с опилками. Затем взял со стола дядину лодку и повернулся ко мне, крутанув пальцем колесо.
— Мисс Тулман, это называется гироскоп, — сказал он. — Идея проста, но здесь она применена совершенно новаторским способом. Это гениально.
Он засунул лодку в ящик и сверху неаккуратно бросил стопку своих записей и чертежей.
— Разве я не говорил вам, что мы живем в фантастическое время? В наш век нет ничего недостижимого, и полезные идеи всегда будут достойно вознаграждены. Но, к сожалению, я уже опаздываю и потому должен сказать вам адье, дорогая.
Он тихонько засмеялся собственной шутке, и тут вдруг, к моему ужасу, стремительно подошел ко мне, грубо ухватил за волосы на затылке и с силой поцеловал.
— И в этом вы тоже сами виноваты, — сказал он. — Не надо было так кокетничать на дне рождения. Вы слишком милы. Слава богу, что таких, как вы, в Париже толпы. Прощайте, мисс Тулман.
Он осторожно взял коробку, шагнул на лестницу и обернулся. Я все еще не пришла в себя от шока и стояла истуканом.
— Сегодня утром совет деревни встречается с мистером Локвудом. Уже совсем скоро — ведь почти рассвело. Осмелюсь сказать, что эта встреча забьет последний гвоздь в вашем гробу. К сожалению, у меня нет с собой ваших любимых огурцов, но прямо под верстаком есть бутылка кларета. Судя по вашей реакции вчера, вам этого будет более чем достаточно. Я просто замучался с дозами, ни разу не получилось подобрать правильно. Но, мисс Тулман, в мире существуют гораздо более страшные вещи, чем смерть от передозировки опиума. Думаю, вы предпочтете ее растительной жизни в Лондонской королевской больнице. — И он ухмыльнулся своей фирменной улыбкой. — А теперь о’ревуар.
Заскрипели ступени, захлопнулась дверь подпола, и я услышала, как в замке поворачивается ключ. Я снова села на пол, окруженная жуткой пороховой вонью и пылью, в неверном свете от лампы Бена, и подумала о смерти от опиума. Лауданум изготавливают из опиума, и вот что было в бутылках наверху. Сейчас было слышно, как Бен бьет их на осколки. Не это ли лекарство пропало из лазарета в ту ночь, когда убили старика? Мистер Купер сказал, что его просто переставили, но он сам подписал это свидетельство. Бутылки лауданума, и куски сахара с горьковатым, уже знакомым вкусом… В Лондоне существовали так называемые опиумные нормы, я что-то читала о них в газетах. Люди — в основном моряки — подсели на крючок сомнительных наслаждений, и никто не мог остановиться, и бессвязные, бредовые сны в конце концов сводили их с ума.
И в этот самый момент, сидя на полу в подвале, в изорванном, грязном платье, готовясь к поездке в сумасшедший дом, я испытала один из сильнейших приливов счастья за всю свою жизнь. Кэтрин Тулман вовсе не была сумасшедшей. И ее даже не отравили. Кэтрин Тулман просто подмешивали наркотики. Я вспомнила об одной из прокипяченных бутылок с лауданумом с коричневым осадком на дне. Этот опиум можно было затем соскрести и смешать с сахаром. И Дэйви об этом знал, так же как знал, что в мою комнату можно пройти через гардероб, поэтому тайком проходил через детскую и подменял у меня злополучный сахар.
Потом я вспомнила, как стали пропадать мои вещи, как менялись местами портреты, и свою шляпу на флагштоке. Дэйви, способный так тихо передвигаться и так хорошо прятаться, знал все ходы и выходы из дома… Как же Бену удалось прижать его? Но и это я скоро поняла. Бертрам. Бену просто нужно было пригрозить сделать что-нибудь с кроликом, и у Дэйви не оставалось выбора. Мне вспомнился его странный, пустой взгляд, и то, как он тянул меня за руку подальше от дома Бена, когда тот позвал меня на чай. Какое же чувство вины должно было глодать несчастного ребенка и как он рисковал, приведя меня сюда и пытаясь все объяснить.
