Но Хильд покачала головой, не сводя глаз с Эйнара, который попытался уклониться от ее взгляда. Она была спокойна, как змея, свернувшаяся в кольцо.
― Город называется Саркел, ― сказала она. ― Он стоит на Дону. Место, которое нам нужно, недалеко оттуда.
― Это ты так говоришь, ― мрачно возразил я, скорее себе самому, и удивился одобрительному ворчанию.
― Орм прав, ― сказал Финн Лошадиная Голова, дернув в сторону Хильд своим волосатым подбородком. ― Сдается мне, мы слишком верим этой девке, которой я бы и овцы не доверил.
― И я, ― согласился Квасир Плевок. ― Если она так много знает, пусть намалюет карту.
Эйнар посмотрел на одного, потом на другого, потом снова на меня, и его глаза сузились, в то время как остальные одобрительно бормотали. Под этим взглядом я сглотнул, сухость пронзила горло как копье.
Эйнар пожал плечами и повернулся к Хильд.
― Ну так как ― нарисуешь карту?
― Нет.
Как шлепок рукой по мокрому камню ― спокойный отказ, от которого мы все заморгали.
Финн внимательно вгляделся в Хильд, закрыв один глаз. Потом посмотрел на Эйнара.
― У тебя есть волшебный нож, который заставит ее передумать.
― И ты бы поверил в карту, сделанную таким образом?
Снова ворчание и бормотание, потому что варяги поняли, что Хильд может завести их неведомо куда.
Квасир взлохматил волосы.
― Просто мне не нравится мысль о том, чтобы идти за... за...
Он замолчал, не зная, какое слово подобрать.
― За ведьмой, ― закончила за него Хильд, взгляд у нее был черный, как у Эйнара.
Она рассмеялась низким, гортанным смехом, от которого у всех по телу побежали мурашки, потом передернула плечами.
― Думаю, ребята, вам придется мне довериться, ― весело сказал Эйнар, осторожно кладя руку на плечо Хильд; та напряглась, хотя и не дрогнула. ― Вы видели когда-нибудь карту, в которой был смысл? А, Рерик? Кто пользуется картами?
Мой отец смущенно пошевелился и ничего не сказал. Он посмотрел на меня взглядом тяжелым и темным, как кусок сланца.
― С картой или без нее, ― мягко проговорил Эйнар, ― дорога все равно ведет к Саркелу. Если в конце пути молодой Орм почувствует себя несчастным, он может прийти ко мне и пожаловаться.
Никто ничего не сказал. Эйнар пошел прочь, подталкивая перед собой Хильд. Разговоры и споры возобновились, когда они и увязавшиеся за ними, как верные псы, Кетиль Ворона и Валкнут исчезли из виду.
― Это было... опрометчиво! ― прорычал мой отец, подходя ко мне и бросая тяжелый взгляд на Финна и Квасира.
Те прятали глаза и переминались с ноги на ногу.
― Я ничего не сказал, кроме того, что у меня на уме, ― возразил я, и мой отец фыркнул с раздражением.
― Лучше бы тебе впредь помалкивать, Орм, ― сказал он сурово. ― Ибо если ты разозлишь его, ни я, ни Иллуги ― ни вот эти, ― презрительно добавил он, покосившись на Финна с Квасиром, ― не смогут предотвратить последствий.
В сумерках послышался тихий смех, и все повернулись на звук.
Гуннар Рыжий вышел, шатаясь, на свет костра, ковыряя в зубах костяной иглой, и оглядел нас всех, усмехаясь и качая головой.
― Вы похожи на мальчишек, которых поймали на том, что они сняли штаны и оголили задницы, ― насмешливо сказал он, потом сплюнул в костер и прибавил, будто обращаясь к зашипевшим угольям: ― Судьба Эйнара на нем. Однажды вы все это поймете.
― А ты не боишься Эйнара? ― процедил мой отец, свирепее, чем мне бы хотелось.
Гуннар пожал плечами.
― Судьба есть судьба. Не думаю, что это мое ― умереть под лезвием славы Эйнара. Я буду думать о страхе, когда увижу его клинок.
― Когда ты умрешь от клинка Эйнара, ― поправил мой отец.
Гуннар Рыжий усмехнулся, зубы у него были кровавыми в алых отблесках костра.
Над меховым рынком Новгорода висела тонкая пелена дождя, который лил с рассвета, и торговцы пушниной, как ни пытались, не могли сохранить под навесами товар сухим, пришлось затянуть его водостойкой шерстью, спрятав от глаз покупателей.
Торговцы побогаче, у которых были крепкие дома, сбились под карнизами, не особенно переживая из-за того, что покупателей почти не видно.
― Рисковое занятие, ― проворчал мой отец, натягивая плащ на голову.
Эйнар высморкался двумя пальцами и ничего не сказал.
― Ты промок, ― сказал я, и Валкнут фыркнул.
На самом деле я думал о том, что отец прав. Дождь промочил мой совершенно новый плащ, грязь забрызгала отличные штаны, хотя я стоял на настиле.
Пустые глазницы мертвых животных смотрели на меня из-под каждого прикрытого карниза и с каждого прилавка: длиннорылые волки, лисы, высоко ценимый соболь, паршивый кролик и пятнистый заяц. Там были шкуры оленей и оленьи рога для резчиков, а посредине, на крюке, красовалась огромная медвежья шкура с еще не снятой головой. Вонь дубильных и кожевенных заведений била в нос отовсюду, ветер и дождь ею пропитались.
Я пытался сохранять доброе расположение духа, но мне это не удавалось. Я знал причину ― от меня больше не требовалось сторожить Хильд. Теперь с ней все время был Иллуги Годи, то ли по приказу Эйнара, то ли по ее просьбе, я точно не знал. По крайней мере, она игнорировала меня, насколько было возможно; мне бы радоваться этому, но я лишь мрачнел день ото дня.
Конечно, все понимали почему ― или думали, что понимают. Они подталкивали друг друга локтями и посмеивались над тем, что я теперь вечно хмурый и избегаю Хильд.
Я потрогал топорик, висевший у меня на поясе под плащом, и ощутил, как капли дождя стекают по спине. Несколько дней мы охотились за Мартином, Бьорном и Стейнкелем. Может показаться, что в городе это не очень трудно, но я узнал в тот раз, что город хуже леса. Спрятаться можно где угодно ― всюду.
Но Эйнару монах был нужен, и я догадывался почему. Мартин знал о Великом кладе и о том, что у нас есть Хильд, которой известно, как до него добраться. Одним богам ведомо, как он стакнулся с сыновьями Гудлейва, и уж точно никто не хотел, чтобы, одержимый своими мечтами, он болтал с Вигфусом или кем-нибудь вроде того.
Я рьяно взялся за дело. Мы застряли в Новгороде, дожидаясь, пока кончится паводок; реки бежали слишком быстро, необходимо было переждать по крайней мере до конца мая, а возможно, и до июня. Вниз, по течению, в Киеве, по меньшей мере почти в двух десятках дней водного пути, река поднялась на полтора десятка футов и разлилась на ширину от полумили до пяти или даже шести миль.
Наконец мы услышали, что кто-то видел монаха, походившего на того, кого мы ищем, и выслушали этого человека, потому что он говорил о монахе не греческой, а римской церкви. Поскольку большей частью монахи и христианские священники в Новгороде были греками из Миклагарда, мы решили, что этот монах, похоже, тот самый.
