После разговора с обер-прокурором, немного придя в себя от предложенной чести (правда, сопряжённой с немалой ответственностью), Сергей решил, что сам бог велел совместить приятное с полезным. Когда он ещё попадёт во Францию? А с юности, после "Трёх мушкетёров", мечталось побывать в средневековом французском замке, побродить по его залам и коридорам, запечатлеть мрачное величие феодальной цитадели, хранящей память о кровопролитных сражениях, храбрых воинах и прекрасных дамах…
Разумеется, всю эту лирику он оставил при себе. А Неделину сказал, что после открытия выставки хотел бы задержаться во Франции на две-три недели — съездить в какую-нибудь из провинций на этюды.
— Придётся сроки согласовывать заново, — сказал чиновник, озабоченно поглаживая холёную бородку. — Французы-то вряд ли откажут, но для дипломатического запроса время потребуется, потребуется… А какая провинция? Что вы хотите рисовать?
— Провинция любая, на их выбор. Важно, чтобы на местности был феодальный замок, деревушка живописная, ну, и природа красивая. Всё это напишу, а потом добавлю виды Парижа, и сложится французский цикл, — внушительно объяснил Сергей.
С уважением посмотрев на художника, Неделин обещал провинцию устроить.
А назавтра Сергею протелефонировал генерал Ефимов и позвал встретиться в ресторане Серебрякова на Адмиралтейской улице. Встречались они там не раз, — ресторан был малоприметный и тихий, а кормили хорошо. В отдельном кабинете ничто не мешало приватному разговору.
Товарищ начальника отдельного корпуса жандармов Виктор Михайлович Ефимов вместе с Белозёровым расследовал "английское дело", а затем и попытку государственного переворота. Серьёзный был человек (что, впрочем, вытекало из его звания и должности), но главное, — с умом и душой. Сергей Ефимову симпатизировал, встречался охотно, даром что был тот на добрый десяток лет старше. В свою очередь, Виктор Михайлович высоко ценил дедуктивные способности Белозёрова и не раз приглашал на службу, обещая хорошую должность и достойное жалованье. Шутил, конечно. А может, и не шутил. Человек, сорвавший три покушения на императора, дорогого стоит. Его бы к себе поближе…
В кабинете официант проворно украсил белую скатерть закусками и графинчиком.
— Во Францию собрались, Сергей Васильевич? Да ещё с выставкой? — как бы между прочим осведомился Ефимов, разливая коньяк. Однако, судя по жёсткому прищуру маленьких глаз под редкими светлыми бровями, вопрос был не случайный.
Сергей хмыкнул.
— Скорее уж меня собрали…
Озадачил Виктор Михайлович. Каким боком выставка заинтересовала российскую разведку, коей ведал Ефимов?
— Знаю, знаю, так решил император. Константин Петрович всё пояснил. — Генерал поднял рюмку с янтарным напитком. — Ну, за ваш успех!
Выпив, закусили: Сергей белорыбицей, Ефимов бужениной. Говорят, правда, что коньяк надо закусывать лимоном или фруктами, — ну, да это гурманские предрассудки. Чем организм подсказал, тем и закусывай.
— Насчёт поездки я, собственно, и хотел с вами поговорить, — сообщил Ефимов, вытирая салфеткой рот.
— А что с ней не так?
— С ней всё так. Дело государственное. А вот во Франции прошу постоянно быть настороже. — Пристально посмотрел на Сергея. — Отнеситесь к этому серьёзно. Надо быть готовым к любой неожиданности.
— Загадками говорите, Виктор Михайлович.
— Да уж какие тут загадки…
Внимательно слушая генерала, Сергей с каждой минутой мрачнел — его представления о французах и Франции оказались не слишком достоверны. Чтобы не сказать, далеки от реальности.
В ту пору наш соотечественник ехал в Париж с душой нараспашку. Уверен был, что если русские любят Францию, то и французы любят Россию. Теперь же, во время сближения стран, профранцузские симпатии в обществе усилились многократно. Увлечение галльской культурой и языком стало повсеместным.
А вот французы открывать нам свои объятья отнюдь не спешили. Россия интересовала их лишь как защитник от возможного нападения Германии и плательщик процентов по русским государственным займам, сделанным во Франции. Российские газеты взахлёб писали о сердечном союзе двух наций — и напрасно. Обычный средний француз (а такие, понятно, составляли в народе большинство) считал русских мужичьём, варварами, дикарями. О России говорили так: "Дрянь страна"…
Тут Сергей не выдержал — перебил.
— Прямо так и говорят? Что-то уж очень мрачная картина у вас получается, Виктор Михайлович. Не обижайтесь, но сдаётся мне, — с перебором.
— Никакого перебора, — твёрдо сказал Ефимов и даже пристукнул кулаком по столу. — Сведения достоверные — из посольских сообщений, из донесений наших… гм… служб. Из года в год получаем. И путешественники после возвращения много чего рассказывают. — Положил в рот кусок расстегая, прожевал. Потянулся к графинчику. — Но это ещё так, присказка.
— Интересно… А что же тогда сказка?
Генерал выдержал паузу.
— Бонапартисты, — сказал, как гвоздь вколотил.
По сведениям разведки, во Франции существовала обширная прослойка людей, которые ненавидели Россию и русских по идейным, так сказать, соображениям. Бонапартистов по головам никто не считал, но очевидно, что было их немало. Культ Наполеона, возникший шестьдесят лет назад, никуда не делся и с годами не ослаб. Его приверженцы крепко помнили, что солнце императора закатилось именно в далёкой России, перемоловшей великую армию. Всё русское бонапартисты встречали в штыки, а сближение со страной-обидчицей считали оскорблением и предательством национальной памяти.
— Теперь представьте, что в Париже открылась ваша выставка, — неторопливо продолжал Ефимов, закуривая длинную папиросу "Дукат". — С учётом ситуации — это событие не только художественнокультурное, но и политическое. Как отреагируют бонапартисты? Вполне можно предположить, что попытаются её сорвать, причём каким-нибудь подлым образом.
— Это каким же, к примеру?
— Варианты разные. Например, на открытие придёт десяток-другой молодчиков. С виду приличные люди, в сюртуках, а под сюртуками ножи. И по сигналу вожака кинутся резать полотна. Или начнут обливать картины чёрной краской. Ну, место проведения, сиречь Академию изящных искусств, жечь или взрывать, скорее всего, не станут, — всё же национальное достояние…
— И на том спасибо, — буркнул Сергей, которому расклады Ефимова очень не понравились. — Ну, и чего они этим добьются?
— Как это, — "чего"? Во-первых, плюнут в Россию. Для них сейчас это особенно важно. Будущий договор держится в строгом секрете, но общее сближение стран ведь не скроешь. Для бонапартистов оно, как серпом по причинному месту. Гадить будут, где смогут. — Ефимов отодвинул пустую тарелку и откинулся на спинку стула. — А во-вторых, им важно себя показать. В нашем посольстве полагают, что в ближайшее время бонапартисты наконец сорганизуются в некую партию, которая пойдёт на следующие выборы с оч-чень хорошими шансами победить. Не дай бог, конечно… Тогда Францию потеряем. Этим господам проще с немцами и австрийцами договориться, чем с нами дело иметь… Так-то, Сергей Васильевич.
Сергей мрачно крутил в пальцах спичечный коробок. С почётной и престижной культурной миссией оказалось всё не так просто. Ну, ещё одна выставка (пусть даже зарубежная), — сколько их уже было и сколько ещё будет! Но вот эти политические осложнения, чреватые угрозой его полотнам… И как себя вести в случае инцидента? Начистить рыло бонапартистской шпане — дело нехитрое, но не аукнется ли это дипломатическим скандалом? И к лицу ли такие резкие действия президенту академии? Чёрт знает, что такое…
— Не обрадовали, Виктор Михайлович, — откровенно сказал Сергей, наполняя рюмки. — Я себе поездку представлял как-то по-другому. Не привык я за собственные картины дрожать. Не за себя, заметьте, — за картины… Константин Петрович ни о чём подобном не говорил.
Ефимов слегка улыбнулся и тут же посерьёзнел.
— Ну, Константину Петровичу вдаваться в оперативные детали не по рангу, — веско заметил он. — Обер-прокурор мыслит государственными категориями. А моё дело сугубо практическое — предвидеть нежелательные последствия событий и, по мере возможности, предотвращать…
