что, выдвинув его, Кира незаметно для себя порвала шёлковый платок, нервно тиская его в кулачках – довод неоспоримый.
– А не видал там у вас в третьем такого себе Иванова, тоже лейтенанта? – спросил Харитона «тоже лейтенант» Иванов.
– Ну-у, ваш бродь, – протянул санитар, не сдержавшись, чтобы не то хохотнуть, не то фыркнуть. – Ивановых-то у нас…
– Этот приметный. Флотских-то у вас нет, наверное? – сузил зрачки пепельно-серых глаз Кирилл. – А этот флотский, с тяжёлой контузией.
– Это которому сам Бурденко голову сверлил? – мгновенно отреагировал санитар. – Как же, есть такое чудо, ваше высокородие! Прошу покорнейше, – стушевался он, вдруг спохватившись: – То-то гляжу, наш Иванов на вас похож…
Капитан-кавалерист, расплывшись в улыбке, молча раскрыл перед служивым свой портсигар. О героическом брате Иванова – флотском офицере, он, по долгому вагонному соседству, уже слышал. И от брата, и от сестры, не очень-то похожей на сестру, но зато кружащей голову с первого взгляда.
Её, Киру Иванову, к немалому сожалению капитана, брат убедил остаться в гостинице Гробина – последнего городка, куда доходило гражданское пассажирское сообщение. Дальше – только военные эшелоны. Из чего, дескать, следовало, – если куда и будет эвакуирован прифронтовой госпиталь, то в Гробин в первую очередь.
И, дескать, если в сутолоке войсковых эшелонов близ фронта пропустить госпитальный будет не таким уж и хитрым делом, то в тыловом губернском городке – событие, найдёшь сразу.
«А жаль… – украдкой вздыхал с тех пор капитан. – Барышня как из фильмы про Клеопатру. Экзотическая».
Иванов (второй) незамедлительно отправился на поиски Иванова (первого).
– Госпиталь он на мызе графской, – уже вдогонку скрипящему гравию прокричал санитар-фельдфебель, не оборачиваясь (занят был портсигаром капитана). – Мыза тут одна. А сродственник ваш в офицерском флигеле. Отдельно квартирует с «дочкой»…
– С кем? – споткнулся через рельсы соседних путей Иванов (второй) и обернулся. – Какой ещё дочкой?! – взгляд его был полон весело-тревожного недоумения. Он даже рефлекторно, наверное, поправил кончиками пальцев свои аккуратные, на английским манер, усики.
– Так с этой… – ответ фельдфебеля заглушил зычный крик из дальнего тамбура и, мгновенно подхвативший его нестройный хор-эхо из соседних вагонов-теплушек:
– Бомба!
– Налёт!
– Ложись!
– Он с ней и приехал… – едва расслышал Кирилл окончание фразы, как точку в ней поставила внезапно наступившая тишина.
Только всё нарастающий вой продавливал эту немую тишину, обрастая попутной разноголосицей свиста…
Кавалерист-капитан, торопливо захлопнув портсигар, подался назад на ступени тамбура.
Пожилой санитар с привычным проворством упал и закатился за чёрный блин колеса.
Затрещал гравий под ботинками и сапогами пассажиров, выпрыгивающих в окна пульмановского вагона и в распахнутые двери соседских теплушек.
Ещё миг воющей тишины, от которой Кирилл невольно попятился в сторону дебаркадера, – и…
…с грохотом пламя выбросило из тамбура кавалериста.
Вздыбленный щебень с той стороны взлетел выше покатой крыши, её зелёная жесть мгновение спустя заскрипела и взлохматилась краями дыр.
Затрещали и дощатые потолки теплушек, покрываясь изнутри блёстками просветов.
Молча осел на землю грузный полковник, громоздя поверх фуражки французского образца каску, потерянную молодым солдатиком.
Тот истошно выл подле, лихорадочно ощупывая на плече железное оперение стрелы…
Напророченный налёт германского моноплана, к счастью, – дело было привычное и недолгое.
«Как всегда…» – понял Кирилл по довольно флегматичной реакции обитателей привокзального майдана и путейцев, с привычной ленцой собиравшихся тут же в обход и, поэтому, не дожидаясь пока птичья тень «голубя» уползёт вовсе, только глубже натянул фуражку. И зашагал по свободному пути, в обход эшелона, где, являя предписанную уставом стойкость, оставались на местах часовые. Видимо, тот самый эшелон, «особый», и охраны требовал особо тщательной.
– Что за особый такой? Литерный? – мимоходом поинтересовался лейтенант у обходчика, огибая железное рыло паровоза, поданного к привилегированному составу.
– Да по нынешним временам и попородистей литерного будет, – глухо буркнул усталый обходчик. – Не знаю, как и назвать, но велено пропускать вперёд всех прочих. Хотя мы тут и литерный видали… – вздохнул он. И отчего-то даже перекрестился: – Романовский.
– Царский, что ли? – недоверчиво удивился авиатор и даже приостановился. – Не припомню что-то, чтобы император сюда выезжал.
– Не император, – помотал головой обходчик. – Великий князь. И не выезжал, а отъезжал, пожалуй…
– Это ж который? – вопросительно наморщил лоб Иванов (второй).
Кабинетные разговоры.
Петроград. Кабинет статского советника А. И. Иванова
Ротмистр Буровский, подождав, пока последний из непременных участников совещания 4-го отдела аппарата МИД, капитан 1-го ранга Глеб Михайлович Садовский, устроится в вольтеровском кресле, обратился к старшему по рангу, статскому советнику Иванову:
– Не перестаю удивляться вашему пророческому дару, Алексей Иванович! Никто и не подумал тогда, в октябре, что турки остановят нашу Кавказскую армию.
Статский советник характерным «Ивановским» движением потёр лоб у самого края заметно редеющих волос. И сказал:
– Если бы только остановили. А то почти что опрокинули. Не будь там такого… рельефа, – Алексей Иванович сделал паузу, то ли подбирая слово, заменяющее оборот «труднопроходимая горная местность с неразвитыми коммуникациями и естественными преградами, позволяющими малыми силами останавливать наступление мощных группировок противника», то ли приличный эпитет к нему, – то потери живой силы и территорий были б куда больше.
Каперанг Садовский даже привстал, очерчивая на карте волнистую линию и полукружие между морем и Михайловской крепостью, и в чрезвычайной близости от Батума.
– Почти что к самому Батуму прорвались басурмане! К левому берегу Чороха вышли. Только и осталось, что Михайловская крепость да собственно Батумский крепостной район.
– Но всё-таки казаки генерала Ляхова их остановили, – подал голос штабс-капитан Иван Венцель. – И если бы не восстание аджарцев – опять-таки поклон в вашу сторону, Алексей Иванович, это о вашей сентенции о «мусульманском факторе», – остановили бы их куда раньше.
– Да уж, на самом краешке удерживаем, – покачал седой головой Глеб Михайлович Садовский. – Чуть дальше, чем на ружейный выстрел. А в Батуме – все запасы нефти Черноморского флота. То всё с моря беды ждали, от проклятущего «Гебена», береговые батареи новыми десятидюймовками оснастили – а беда по суше пришла.
Алексей Иванович несколько раз кивнул и обронил, как бы немного рассеянно:
– Уверен, Эбергард тоже понимает значение Батума. Равно как Трапезунда – для турок.
Наблюдательный ротмистр Буровский почувствовал, что статский советник поглощён некоей мыслью. Такой, что по сравнению с ней понимание реальной опасности для Батума, главной нефтегавани флота – туда подходит нефтепровод из Баку, – волнует его в меньшей степени.
А тем временем каперанг Садовский, более всех осведомлённый о ситуации в штабе Черноморского флота, продолжал:
– Да, сейчас решается вопрос: или выбросить в тылу турецкой группировки, противостоящей Приморскому отряду Ельшина, большой десант, или организовать наступлению казаков мощную артиллерийскую поддержку с моря.
– И когда же они примут решение? – поинтересовался
