Тулл вздохнул.
Сирона наблюдала за нами: – Тебе лучше вернуться живым, или она будет проклинать твою тень всю оставшуюся жизнь.
Тулл выдавил из себя улыбку, но он думал о том, что сказал ему Виниций. Между опасными приливами и переменчивой погодой, едва судоходными водными путями и островами, населенными враждебными племенами, путешествие в одиночку было бы таким же опасным, как любой поход, который он, когда–либо совершал. Торговые поселения венедов были немногим лучше, диких, неосвоенных местах, где десятки глаз следили за каждой сделкой с янтарем. За их спинами не будет будет поддержки легиона – на корабле, принадлежащем нанимателю Виниция, размещалось пятьдесят человек, из которых тридцать четыре были германцами. Хотя они были готовы сражаться, если понадобится, они все-таки не были легионерами. «Нас будет шестнадцать человек, – мрачно подумал Тулл, – против всех дикарей востока».
– Ну, что скажешь? Ты вернешься? – вопрос Сироны был отчасти мольбой, отчасти угрозой.
– Ради тебя, любовь моя, я бы прошел через Аид, – сказал Тулл, думая, что это было бы даже проще. И все же, несмотря на ужасную опасность, которой он собирался подвергнуть себя, он чувствовал растущее возбуждение, даже радость, которой не испытывал уже много лет.
Виниций собрал семерых человек, служивших в его центурии, в результате получилось восемь, и предоставил Туллу самому найти такое же количество. Естественно, Фенестела была первым в его списке, а это означало, что их ссоре нужно положить конец. Вооружившись небольшой амфорой доброго альбанского, которым он напился в ночь драки, на следующее утро он отправился в путь по поселению. Его целью был маленький дом, в котором Фенестела жил с тех пор, как покинул Пятый. Ветхое строение на тихой улице, кричало»: «неженатый ветеран». Прошло много лет с тех пор, как стены были побелены известью, а соломенная крыша сильно нуждалась в ремонте. Входная дверь висела косо, и, судя по вони, Фенестела имел привычку опорожнять свой ночной горшок прямо на улице.
Тщательно следя за тем, куда он ставит свои ботинки, Тулл подошел к двери.
– Не желаете прочитать свое будущее, господин? – раздался голос у него за спиной.
Тулл полуобернулся и увидел дородного прорицателя, наблюдавшего за ним из дома напротив. Узнаваемый благодаря своей шляпе с тупым козырьком, он был более упитанным, чем многие представители его профессии, но его поросячьи глазки были такими же острыми, как у каждого гаруспика, гадающего по внутренностям, с которым, когда–либо сталкивался Тулл.
– Шесть монет, и я зарежу курицу, прочитаю вам будущее по ее внутренностям. Мои предсказания верны. Здешние мужчины даже клянутся моими предсказаниями.
– Нет. Тулл отвернулся. Он не любил предсказателей, которые были лжецами и шарлатанами, все до единого. Вспомнив фигуру с безумными глазами, которая предсказала засаду Арминия за пятнадцать лет до того, как она произошла, он немного поправил себя. Не все были обманщиками. У него не было ни малейшего желания выяснять, к какой категории относится эта их авантюра. Если во время путешествия должно было случиться что–то ужасное, он не хотел этого знать и, решил для себя, постучав в дверь костяшками пальцев, если его оптион будет дома, ничего плохого с ними не случится. Фенестела всегда был с ним в трудную минуту.
Он попробовал постучать снова. – Ты там? – спросил он.
Долгое молчание.
– Четыре монеты, – крикнул прорицатель, только потому, что ты друг моего соседа.
Тулл проигнорировал его: – Фенестела?
– Меня здесь нет. Отвали.
Улыбаясь, Тулл широко распахнул дверь и шагнул внутрь. Он закашлялся, от едкого запаха пота, дровяной гари и каких-то животных, и у него перехватило горло. Когда его глаза привыкли к полумраку, он разглядел Фенестелу, сидящую на табурете у очага, и трех собак у его ног.
– Вот ты где.
– Я здесь. – Фенестела не повернул головы. – Прорицатель, пытался тебя надуть?
– Пытался, – ответил Тулл. Он колебался, не зная, как растопить лед дальше.
– Ты пришел извиниться, не так ли?
Пораженный и немного раздраженный, Тулл воздержался от того, что не услышал слова «господин» или от еще более резкого ответа. Он перевел дыхание, затем произнес: – Что-то вроде того.
Фенестела обернулся, недоверчивое выражение исказило его черты лица. – Клянусь всеми богами, я никогда не думал, что доживу до этого дня.
Остатки дурного настроения Тулла испарились: – Это была глупая ссора – Клянусь Аидом, я даже не могу вспомнить, с чего все началось, … и мне жаль. Ты мой самый старый друг, Фенестела. Что скажешь, если мы положим конец этой глупости? – Он протянул амфору. – Предлагаю мир.
Фенестела встал с хмурым видом; он улыбнулся своей кривой улыбкой. – Честно говоря, я сам собирался разыскать тебя и сказать то же самое. Ты более крупный мужчина, раз пришел первым. Он шагнул вперед и протянул руку. – Друзья?
– Друзья! – у Тулла перехватило горло, чего не было мгновения назад.
Как и следовало ожидать, Фенестела присоединилась к нему, как только было упомянуто о предложении Виниция. – Только попробуй оставить меня здесь, – пригрозил он.
Следующим побуждением Тулла было бы взять несколько человек со своей первой центурии а в Восемнадцатом, надежных солдат, таких как Метилий и жизнерадостный Дульций. Однако, будучи более чем на десять лет моложе его и Фенестелы, все они все еще служили в легионе. Об отпуске не могло быть и речи, поскольку путешествие должно было занять больше двух месяцев. Поэтому им нужны были ветераны, мужчины, которые все еще были трудоспособны и могли постоять за себя в трудную минуту. К сожалению, таких людей было труднее найти, чем хотелось бы, в поселении, населенном теми, кто провел всю жизнь в легионах. Многие мужчины так и не смогли полностью оправиться от первоначального запоя, упомянутого Виницием. Значительная часть завсегдатаев "Вола и плуга" только пили и говорили об армейской жизни, и больше ничем не занимались.
Тулл и Фенестела перебрали в памяти несколько имен, но безуспешно.
– Ты знаешь армейского санитара по имени Луций? – Спросил Тулл, вспомнив человека, который помог ему в драке. Он не только мог постоять за себя, у него была и медицинская подготовка, которая могла оказаться бесценной.
Фенестела покачал головой: – Но могу его поискать.
– Сначала надо спросить его самого, – сказал Тулл.
Луций ухватился за предложение Тулла. Он также поручился за своего друга, зеленоглазого, дружелюбного ветерана по прозвищу Улыбка. Это прозвище ему было легче запомнить, чем его имя Вибий Манлий Мус, заявил Тулл, и Улыбка не стал спорить. Третьим товарищем, на которого поручился Луций, был Эврисакий, коренастый седобородый мужчина, который находился за их столом, когда начался переполох в таверне. Отпрыск знаменитой семьи пекарей из Рима, как он объяснил, он вступил в легионы, чтобы избежать скуки простоять у горячих печей всю оставшуюся жизнь. Рожденный левшой, он был вынужден своим центурионом приучиться владеть мечом правой рукой. «Четверть века прожил так, господин, – язвительно заметил он. – Никого не волнует, как пекарь держит свою лопатку. Пришлось переучиваться».
Его товарищи застонали, что они слышали это от него уже тысячу раз, и Тулл подумал: «Эврисакий и Улыбка – шутники». – Они поддержат боевой дух, если понадобится. Последним в их группе был крепко сложенный кареглазый ветеран по имени Магнус, которого, как показалось Туллу, он встречал раньше. Длинный рубец на его правом предплечье сочетался с неровным шрамом над левым глазом. Эврисакий быстро пояснил, что последний пострадал не в битве, а в драке в таверне. – Удивляешься, насколько глубоко может врезаться осколок керамики, господин, пока не увидишь своими глазами», – прыснул он от смеха, когда Магнус настороженно посмотрел на Тулла, ожидая его реакции. Он, довольный, ухмыльнулся, услышав заявление Тулла о том, что до тех пор, пока он не затеет драку в «Воле и плуге», он может присоединиться к их предприятию.
