Лицо его, однако, не обнаруживало этого.
— Я привел к вам, — продолжил он развязно, — многочисленный отряд, которым нетрудно овладеть, потому что, считая перемирие неоконченным, он подвигается вперед, почти не принимая предосторожностей.
— А! — воскликнули оба индейца.
— Да, — начал Малько снова, — к тому же я спешу, потому что в продолжение двух лун, то есть со дня отъезда каравана из Nelherohy 5, я служил ему проводником.
— Хорошо, следовательно, нельзя сомневаться? — сказал гуакур.
— Ни в каком случае.
— А куда направляется этот отряд?
— Он остановится — только достигнув реки Сан-Лоренцо.
Малько Диас сильно рассчитывал на эффект, произведенный этим открытием, чтобы успеть в своих намерениях; в самом деле, река Сан-Лоренцо находится в самой середине страны, принадлежащей гуакурам и населенной ими; но он обманулся: оба вождя остались холодными и неподвижными, и не было возможности заметить на их лицах ни малейшего следа волнения.
— Они павлисты? — спросил Тару-Ниом.
— Нет, — откровенно отвечал метис.
Вожди переглянулись.
Малько Диас заметил это.
— Но, — продолжал он, — хотя они не павлисты, все-таки враги ваши.
— Может быть, — сказал пейяг.
— Разве может быть другом тот, кто проникает в край с целью завладеть заключающимися в нем богатствами без позволения настоящих хозяев страны?
— А разве предводитель каравана имеет это намерение? — спросил Тару-Ниом.
— Это не только намерение его, но обдуманная и единственная цель.
— Что думает об этом сартанейо?
— Я?
— Да.
— Я полагаю, что ему надобно помешать.
— Очень хорошо, но какими богатствами хотят завладеть эти люди?
— Золотом и алмазами, находящимися в тех местах.
— Стало быть, они знают, что их там много?
Метис насмешливо улыбнулся.
— Не только знают про это, но им отлично известно местоположение, так что они могут доехать без проводника.
— А! — воскликнули индейцы, окидывая метиса проницательным взглядом.
— Это правда, — подтвердил он, не смущаясь.
— А кто им так хорошо рассказал о богатствах нашей страны? — спросил гуакур.
— Я, — смело отвечал Малько.
— Ты? — вскричал Тару-Ниом. — Значит, ты изменник.
Mamaluco пожал плечами.
— Изменник? — сказал он с иронией, — разве я из ваших? Разве я принадлежу к вашему племени? Вы мне не открывали этой тайны, поэтому и не можете запретить мне передать ее кому хочу; я ее открыл, я же ее и разгласил — на то я имел право.
— Если ты продал свою тайну этим людям, так зачем же ты теперь доносишь нам на них?
— Уж это мое дело и касается только одного меня, а что относится до вас, то подумайте, хорошо ли вы поступаете, впуская иностранцев в вашу землю?
— Слушай, — сказал строго Тару-Ниом, — ты действительно таков, как видно из цвета твоей кожи, то есть лживый белый, ты продаешь своих братьев; мы не станем узнавать причину, которая побуждает тебя к подлой измене, об этом ответит твоя совесть; пока измена эта нам выгодна, мы воспользуемся ей. Какую цену назначаешь ты? Отвечай и говори коротко.
Метис нахмурил брови при этом оскорблении, но, сейчас же оправившись, сказал:
— Очень мало — выбрать пленника, какого пожелаю, без малейшего препятствия с чьей бы то ни было стороны.
— Решено, все будет так сделано.
— Так вы соглашаетесь?
— Конечно; однако, так как ты сам сказал, что они не знают ничего о прекращении перемирия, то было бы бесчестно нападать на них врасплох, а потому мы известим их об этом.
В глазах метиса блеснул гнев, но тотчас же потух.
— А если после этого уведомления они откажутся от своего предприятия? — спросил он.
— Тогда они будут свободны удалиться, не боясь, что их будут беспокоить во время их отступления, — сухо отвечал гуакур.
Малько Диас сделал сердитое телодвижение, но через минуту насмешливо улыбнулся.
— О! — прошептал он, — они скорее умрут, чем отступят хотя на один шаг.
ГЛАВА III. Маркиз Кастельмельор
Человек, которого маркиз сейчас же после свидания с mamaluco позвал и ввел в свою палатку, был маленького роста, коренаст, но хорошо сложен и мускулист; дожив до сорока лет, он достиг высшей точки физического развития.
Как чистый индеец он носил на своем умном лице, необезображенном раскраской и татуировкой, ясный отпечаток монгольской расы; его черные живые глаза, прямой нос, большой рот и немного выдающиеся скулы делали его лицо хотя некрасивым, однако не лишенным некоторой симпатии, до того оно дышало смелостью и откровенностью, смешанной с хитростью, свойственной его племени. Он командовал, как мы уже сказали, несколькими конквистскими солдатами, принадлежащими к каравану.
Капитао, — он был в этом чине, почтительно поклонился и ждал, когда угодно будет маркизу обратиться к нему.
— Сядьте, Диего, — сказал последний ласково, — нам надобно поговорить об очень многом.
Индеец поклонился и скромно сел на край стула.
— Вы видели человека, который только что вышел из моей палатки, не правда ли? — продолжал маркиз.
— Да, ваше превосходительство, — отвечал капитао.
— И вы его, без сомнения, узнали?
Индеец ответил улыбкой.
— Хорошо; что вы о нем думаете?
Капитао стал в замешательстве мять в руках свою поярковую шляпу, опустив глаза, чтобы избегнуть взгляда маркиза, направленного на него.
— Об ком, ваше превосходительство? — спросил он наконец.
— О человеке, про которого я говорю с вами и которого вы отлично знаете.
— Конечно, ваше превосходительство, — продолжал он, — я о нем такого же мнения, какого, вероятно, и вы.
— Я спрашиваю вашего мнения, дон Диего, чтоб узнать, согласуется ли оно с моим.
— Гм, гм! — произнес индеец, качая головой.
— Что это значит…
— А то, что он изменник, если вы уж так настаиваете, чтобы я сказал, ваше превосходительство.
— Так и вы тоже верите в измену с его стороны?
— Конечно, ваше превосходительство, если говорить откровенно, потому что вы хотите от меня откровенного объяснения, не правда ли?
— Да.
— Ну, я убежден, что подлый mamaluco готовит нам уже давно засаду, куда он пихнет нас в то время, когда мы совсем не будем думать об этом.
— Ведь это очень важно! — отвечал маркиз задумчиво.
— Действительно очень важно, ваше превосходительство; Малько-сартанейо, а на языке пустыни сартанейо есть синоним измены.
— Так что ж! Признаюсь вам, капитао, что ваши подозрения, которые вы возводите на этого человека, ничуть меня не удивляют; они мне самому пришли в голову несколько дней тому назад.
