свои правила – от немцев требовались метрики на 16 поколений, испанцам и итальянцам хватало четырех). Орден оставлял за собой право отправить на родину кандидата тайную проверочную комиссию. Иногда, по ходатайству папы или орденского капитула, в состав рыцарей мог быть принят сын дворянина и простолюдинки. Капелланы происходили как из знати, так и из свободного простого народа, а оруженосцы (сардженты) должны были быть потомками свободных людей.
В «Уложении Священного воинского Ордена Св. Иоанна Иерусалимского» содержится следующее описание обряда вступления в орден: «Посвятивший себя на службу ордена святого Иоанна Иерусалимского должен был приуготовляться к тому следующим образом: исповедовавшись в содеянных во время мирского жития его грехах, приводился он в церковь, где, по выслушивании Божественной литургии, приобщался Святых Тайн; потом будучи облачен в длинное одеяние и не подпоясан, в знак свободы, подходил к алтарю, имея в руках возжженный светильник, означавший пламенеющую любовь его к Богу, и представ униженно пред воспринимавшим его братом, просил принять его в сословие братии Ордена святого Иоанна Иерусалимского. Принимавший брат, внимая просьбе, делал ему многие нравоучительные наставления, утверждая его смиренно в душеспасительном намерении, объясняя ему притом, коль полезно есть посвящать себя на защищение веры и служение нищим; напоминая ему строгие постановления ордена, и внушал послушание к начальнику оного и любовь к собратии. После сего приемлющий спрашивал: в силах ли он все то выполнять? И когда в ответе сказывал, что он чувствует себя на таковые подвиги готовым, вопрошал его еще, не сотворил ли он обета в другом каком ордене? Не раб ли чей? И ежели он объявлял себя во всем от вышесказанного свободным, тогда приемлющий его брат приносил ему служебник, и посвящаемый, положа на оной обе руки, совершал обет таковой: „Я, такой-то, творю обет и обещаюсь Всемогущему Богу и Пречистой и Присноблаженной Деве Марии, Матери Божией, и святому Иоанну Крестителю соблюдать всегда с Божиею помощию истинное послушание пред каждым начальником, каковой мне дан будет от Бога и от нашего ордена, сверх сего жить в отречении от собственности и соблюдать целомудрие“. По окончании сего снимал новоприемлемый со служебника руки, а принимавший его брат говорил: „Мы тебя исповедуем слугою братии нищих, недугующих и посвященных к защищению католической веры“; он же отвечал: „и я себя таковым исповедую“. Потом, приложившись к служебнику, относил его к престолу, клал на оной и, поцеловавши престол, приносил опять служебник в знак послушания к принимавшему его брату, который, взяв мантию и показывая ему белый крест, говорил: „Веруешь ли, брате, что сие есть знамение Животворящего Креста, на нем же пригвожден и умре Иисус Христос, быв распят во искупление на грешников?“ А он отвечал: „Верую“. Приемлющий продолжал: „Сие есть знамение, которое повелеваем носить тебе всегда на твоем одеянии“. По сем совершивший обет целовал крест, а приемлющий возлагал на него мантию и с левой стороны крест и, целуя, произносил сии слова: „Приими сие знамение во имя Пресвятой Троицы, преблагословенных и Присноблаженных Девы Марии и святого Иоанна Крестителя, в возвращение веры, в защищение христианского имени и в служение нищим, сего ради, брате, по таковому предмету на тя возлагаем крест, да возлюбиши ты его всем сердцем твоим, да поразиши десницею твоею защищая оный и сохраниши его безвредна, понеже, если ты, сражаясь за Христа против врагов веры, обратишися вспять, оставиши знамение святого креста и от толикой праведной братии бежиши; то по правилу уставов и обрядов нашего ордена должно яко нарушитель обещания, будеши лишен священнейшего знамения креста и яко смрадный член узриши себя изгнанным из сообщества нашего“. Потом принимавший брат завязавши на шее его повязки, говорил: „Приими иго Господне, яко сладкое и легкое, под сим обрящеши покой души твоей; мы тебе не обещаем сластолюбий, но единый хлеб и воду и смиренную одежду, и приобщаем душу твою, твоих родителей и ближних к благим деяниям ордена нашего и братии нашей, тако творящей за весь мир ныне и присно и во веки веков“. И новоприемный брат гласил: „Аминь“. По окончании сей церемонии целовал он как принимавшего его брата, так и всю предстоявшую братию, обнимая их в знак мира, любви и братства. После сего читаны были, совершавшими литургию, установленные на сей раз молитвы, и несколько стихов псалтири из псалмов 47 и 32; чем и оканчивался обряд принимания в орден».
Излишне говорить, что послушание в этой военно-религиозной организации стояло во главе угла. За проступки карали соответственно их серьезности, невзирая на звание – к примеру, в 1522 г. за измену был казнен «столп» Кастилии д’Амарал. Р. Ю. Печникова так описывает орденскую судебную систему: «В ордене… складывается своя судебная система в виде временных выборных коллегий различного уровня. Так, вначале спорный вопрос решался рыцарским судом „эгар“ (франц. еgard „внимание“), состоявшим из семи (затем восьми) членов, представлявших 7–8 языков, и председателя, назначаемого по усмотрению Великого магистра или великого маршала (если речь шла о сугубо военных прегрешениях). Если вердикт не удовлетворял истца или ответчика, то собирался суд второй инстанции, так называемый „усиленный эгар“, состоявший из вдвое большего числа членов; затем в случае повторной апелляции судебная коллегия увеличивалась втрое, и в конце концов дело поступало в „эгар бальи“, решение которого уже считалось окончательным. Самым строгим наказанием являлось исключение из ордена. Решение о лишении права носить форму иоаннитов, что было равносильно отчислению, принималось эгаром бальи и затем передавалось на утверждение Великому магистру. Бывали случаи, когда раскаивавшегося в своих проступках бывшего рыцаря принимали обратно. Для этого Великий магистр созывал общее собрание всех находившихся на острове членов ордена, которое и определяло дальнейшую судьбу „грешника“. Сам он на такое собрание обязан был явиться в гражданском платье, а если „грех“ был особенно тяжел – то в одной рубахе с веревкой на шее. Если собравшиеся выражали согласие, его вновь посвящали в рыцари с любопытным наставлением: „Прими во второй раз ярмо Господа нашего, ярмо, носить которое легко и радостно, и да поможет оно спасению души твоей!“».
Далее Печникова излагает родосскую легенду о рыцаре Теодоре, который вступил вопреки запрету магистра в схватку с драконом, опустошавшим остров, победил его, но чуть не был изгнан за непослушание. Легенда, интересная вдвойне: во-первых, она продолжает античную сюжетную линию о Родосе как об острове змей и прочих гадов. А во-вторых, известен другой ее вариант, в котором дракон, живший в болоте у подножия горы Св. Стефана (т. е. высшего древнеродосского акрополя), питался исключительно девицами, а молодого рыцаря звали Дьедонне де Гозон. Но это уже личность
