Горькая улыбка скользнула по губам дона Луи.
— Бедные глупенькие головки, — прошептал он, — мечтающие только о любви да об удовольствиях, для которых жизнь — бесконечный праздник. На что мне ваши клятвы, на которые я не могу отвечать. Любви для меня больше не существует. Вероятно, и эта клянется мне в вечных и неизменных чувствах, о которых она завтра же забудет. Чего ради стану я заниматься подобными пустяками? Мое сердце уже давным-давно умерло для земных радостей!
И он оттолкнул письмо.
Ночь надвигалась быстро, граф намеревался зажечь свечу, но, как это часто случается с рассеянными людьми, задумался, и догоревшая спичка обожгла ему пальцы. Машинально взяв брошенное письмо, граф свернул его в трубку и хотел поджечь, но вдруг остановился, бросил на пол спичку, которая тут же потухла, зажег другую и начал читать.
Вот что писала ему неизвестная корреспондентка:
«Одна особа, интересующаяся графом доном Луи, просит, в его же собственных интересах, чтобы он пришел сегодня к десяти часам вечера на Аламеду в первую аллею налево. Особа, сидящая на третьей скамейке, скажет ему: „Гуаймас“, а он ответит: «Atrevida» и, ни о чем не спрашивая, последует за ней туда, куда ей приказано отвести графа и где он узнает то, что ему необходимо знать как в собственных интересах, так и в интересах его спутников.»
Странное послание не имело никакой подписи.
— Что это такое? — прошептал граф. — Не мистификация ли это? Но с какой целью? Может быть, это враги расставляют мне западню или устраивают засаду, чтобы погубить меня? Клянусь Богом, я во что бы то ни стало узнаю, в чем дело… Который час? Девять часов — у меня еще целый час впереди. Если мой таинственный корреспондент замышляет убийство, он встретит достойного противника. Кто знает? А может быть, и в самом деле какой-нибудь неизвестный друг хочет дать мне добрый совет? Увидим!
Говоря таким образом, граф снял свое нарядное платье и надел скромный костюм, стянул талию поясом, продел в железное кольцо на поясе мачете без ножен, по мексиканскому обычаю, засунув за пояс два шестиствольных пистолета, завернулся в широкий плащ, надвинул на самые глаза поля широкополой шляпы из вигоневой шерсти и был совсем готов к выходу из дому.
— Pardieu! — сказал он, переступая через порог. — Я вооружен так грозно, что бандиты, если только они вздумают напасть на меня, покраснеют от стыда и от досады.
Когда граф очутился на улице, часы ратуши пробили три четверти десятого.
— Как раз вовремя, — заметил он и быстрыми шагами пошел по улице.
Ночь выдалась темная, кругом не было видно ни души. Граф, как и предполагал, пришел на Аламеду как раз в тот момент, когда часы на башне пробили десять раз.
— Посмотрим, — проговорил он тихо и твердыми шагами, внимательно осматриваясь кругом, направился по аллее.
Сообразуясь с указаниями, данными ему в письме, он пошел по указанной аллее и вскоре на одной из скамеек увидел сидящую черную фигуру. Графу стало стыдно за свои подозрения и, решив, что это обычное свидание, не имеющее никакого серьезного значения, он уже хотел было повернуть назад, но потом раздумал и, желая довести дело до конца, направился к незнакомке, неподвижно сидевшей на своем месте.
Когда граф проходил мимо нее, незнакомка слегка дотронулась до его плаща. Граф обернулся.
— Гуаймас, — произнесла незнакомка вполголоса.
— Atrevida! — отвечал граф.
— Пойдемте.
— Идите.
Незнакомка поднялась со скамьи и, ни разу не оглянувшись, твердыми шагами прошла вдоль всей Аламеды и повернула на узкую улицу, населенную леперос и бедняками. Здесь, подойдя к довольно невзрачному дому, она остановилась, отперла дверь ключом, и вошла в дом, оставив дверь незапертой.
Граф, не задумываясь, последовал за ней. Он очутился в кромешной тьме и с сильно бьющимся сердцем услышал, как ключ щелкнул позади него.
«Очевидно, я попал в западню», — подумал он.
— Не бойтесь ничего, — раздался вдруг чей-то кроткий и мелодичный голос почти над самым его ухом, — вам нечего бояться, эти меры предосторожности направлены вовсе не против вас.
Дружеский и печальный оттенок этого голоса успокоил графа.
— Я ничего не боюсь, — отвечал он, — неужели вы думаете, что я пошел бы, если бы опасался ловушки?
— Выслушайте же меня, время дорого, я располагаю всего лишь несколькими минутами.
— Я вас слушаю.
— У вас есть могущественные враги, и один из них поклялся погубить вас.
— Но чего же добиваются мои враги?
— Погубить вас, повторяю вам, потому что вы отказались быть их сообщником.
— О! Я отомщу им!
— Берегитесь, но, главное, не оставайтесь больше здесь. Ваши враги действуют втихомолку — и особенно осмелели в настоящее время, потому что вы далеко. Отправляйтесь к вашим товарищам.
— Я и сам собираюсь поступить так и даже хотел уехать сегодня ночью.
— Это хорошо. Затем отправляйтесь скорей на прииски, и, если вам удастся достигнуть их раньше, чем ваши враги снимут маски, вы спасены!
— Благодарю за совет, я последую ему.
— Теперь прощайте.
— Прощайте? — проговорил граф с оттенком сожаления в голосе.
— Мы не должны быть знакомы.
— Что такое? Вы хотите покинуть меня после того, как оказали мне такую важную услугу?
— Так нужно, все против нас.
— Ответьте мне на один только вопрос!
— На какой?
— Почему вы относитесь ко мне с таким участием?
— Кто может сказать наверное, чем вызван тот или другой поступок женщины?
— О! Вы насмехаетесь надо мной, сеньорита, это нехорошо. Незнакомка вздохнула.
— Нет, дон Луи, — ответила она, — я вовсе не думаю насмехаться над вами. Зачем вам непременно знать, кто я такая? Вам должно быть вполне достаточно и того, что я охраняю вас. Не спрашивайте же меня, почему я это делаю.
— Наоборот, я непременно хочу узнать это.
— Поверили бы вы мне, дон Луи, если бы я вам сказала, что делаю это потому, что люблю вас?
— О! — отвечал граф взволнованно. — Я от всего сердца Пожалел бы вас, сеньорита, за то, то вы почувствовали привязанность к такому несчастному человеку, жизнь которого представляет сплошное страдание.
— А разве вы не знаете, что женщины часто любят таких несчастных? Разве вы не знаете, что мы по самой своей природе должны любить и утешать несчастных?
— Сеньорита, умоляю вас, не оставляйте меня в этой неизвестности. Я унесу с собой печаль, которую не вылечит время.
— Я дурно поступила, явившись сюда, — с грустью прошептала незнакомка.
— О нет, не говорите этого, сеньорита! Вспомните только, что вы, может быть, спасли мне жизнь.
