Кубин меня перебил:
— А это значит, что тех убитых на поле у Керженца они заберут или уже забрали. Чёрт! Что делать будешь? Может, увести людей?
Хорошо бы, да как? Так и сказал:
— Я бы так и сделал, да как это остальным объяснить? Не поймут.
Кубин задумался. Я, вспомнив один момент, сказал:
— Ещё одно, Власыч. Не успеем мы похоронить всех за один день, хоть тресни. Даже если все копать начнём. Ты вот что, как доберёшься, высылай сюда всех, кого найдёшь.
— Хорошо, так и сделаем. Ты тут осторожней. Если то, что было во сне, сбудется…
Я подмигнул:
— Отобьёмся.
Пожали друг другу руки, и Кубин вскочил на коня. Я проводил уходящих в уже светлый лес ратников. Кивнул хмурому Борису и сам поднялся в седло.
С поля слышались вороньи крики. Проехал сквозь кусты, эк, сколько вас тут налетело. И кто мне беду накаркает из вас? Все? Воронье стадо перемещалось от людей дальше, наперебой галдя. Холопы на лошадях начали свозить павших в одно место. Я подъехал к боярам, что обеспечивали прикрытие на случай появления монгол.
— Тимофей Дмитриевич, а холопы почто не в броне? Я ж говорил.
— Дык они, копая, упарятся. Заступов-то нет.
Один из братьев Варнавиных крикнул:
— Смотрите.
И показал на край леса у холма. Все насторожились, глядя, как из леса выезжают телеги с сидящими на них людьми. Садов пришпорил коня и с тремя боярами поскакал навстречу.
М-да, если окажется, что это мужики, да ещё в количестве тридцати человек и ещё две женщины, будем готовиться к худшему. Садов вернулся и, улыбаясь, сообщил:
— Помощь пришла. Отроки, молодцы, сообразили прислать. Они их в лесу встретили. Там пять телег и тридцать пять мужиков и отроков.
Это рок. Знал бы Садов про то, что может случиться, так не радовался бы. Хотя.… Так, он сказал пять телег и тридцать пять мужиков?
— А что, женщин нет?
Садов помотал головой:
— Нет. А почему спрашиваешь?
— А обмывать покойных не будут?
Садов отмахнулся:
— Сами обмоют. Главное, у них заступы имеются.
Ну, хорошо, хоть так. Может, и не случится ничего, и возможный отряд монгол пройдёт не здесь.
— Тимофей Дмитриевич, всё-таки пусть холопы оденут брони, да и оружие под рукой держат. А телеги вон там пусть поставят, чтоб за ними, если что, укрыться можно было.
Садов удивлённо на меня посмотрел:
— Так ушли же поганые, или…
И, глядя на меня, сразу кивнул:
— Добре.
Кликнув Бравого, он ускакал к холопам. Я повернулся к остальным:
— Вот что, бояре, если куда отходите, то, слезая с коня, щит с собой, лук со стрелами, и рогатина тоже.
Братья Варнавины сразу переместили колчаны за спину и стали настороженно озираться.
Остальные тоже принялись проверять оружие: подвигали сабли в ножнах, проверили саадаки, стрелы в них, кто-то, вынув лук, сменил тетиву. В кустах зашуршало, и из подлеска вынырнул Демьян. Взъерошенный и с красными глазами.
— Тропы проверили. Спокойно всё. Я на них тихие дозоры из оставшихся отроков поставил.
— Хорошо. Вот что, Демьян, видишь холм рядом с деревней? Туда тоже кого-нибудь поставь. Пусть смотрит внимательно. Сколько хоть свободных парней осталось?
— Восемь. Это те, что ночь стояли.
— Дай поспать им часок, потом в эти кусты их определи. И не забудь стрел им побольше.
Демьян, вздохнув, кивнул и скрылся в кустах. Я подъехал к братьям Варнавиным:
— Михаил, Николай. Ты, Михаил Терентьич, смотри в ту сторону, ты, Николай, туда. Как дымы заметите или ещё что, знак подайте. Бояре! Все держимся тут, у кустов.
— Боярин!
— Что?
Я повернулся к ломающему в руках шапку мужику. Он поклонился и сказал:
— Боярин. Заупокойную будете читать?
— Сколько могил выкопали?
Мужик с поклоном ответил:
— Да уж больше тридцати десятков сробили. Пора уж и хоронить. Так будете читать заупокойную?
Скрипнул зубами, как по сценарию, и процедил:
— Будем.
Наклонился и прошептал подъехавшему Садову:
— Ты заупокойные молитвы знаешь?
— Нет.
Выругался про себя и вздохнул:
— Вот и я не знаю. «Отче наш» читать будем. Поехали.
Вместе с Садовым подъехали к краю погоста. Два мужика с лопатами стояли наготове. Дальше на том краю поля остальные мужики споро копали ямы под могилы. Мы слезли с коней. Я снял колчан и повесил его за спину. Пусть будет со мной, так спокойней. Глазами показал Садову на щит. Он кивнул и закинул его за плечо. Тяжело всё таскать, но так надо. Глянул на землю. М-да, песчаник. Собрался с мыслями и, перекрестившись, начал:
— Отче наш, Иже еси на небесех!
Да святится имя Твое,
да приидет Царствие Твое,
да будет воля Твоя,
яко на небеси и на земли.
Хлеб наш насущный даждь нам днесь;
и остави нам долги наша,
якоже и мы оставляем должником нашим;
и не введи нас во искушение,
но избави нас от лукаваго.
Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки.
Аминь.
Тело опустили в могилу. Мужики принялись засыпать её землёй, а мы перешли к следующей.
Я прочитал молитву больше десятка раз и, очередной раз, запнувшись на «небесех», толкнул Садова:
— Читай ты.
Садов перекрестился и забубнил:
— Отче наш, Иже еси на небесех!
Да святится имя Твое,…
А я стал крутить головой, напряженно вглядываясь в подозрительные места. Наблюдатели исправно смотрели в свои стороны. Дымов не видать, пока всё было спокойно. Может и обойдётся? Со счёта я давно сбился, просто устал считать. Читать молитву и запоминать, сколько уже захоронено. сложно, и при этом ещё работать головой как радаром. Остановились у очередной могилы. Очередь читать «Отче наш» была Садова. Взмыленные, потные и шатающиеся от усталости мужики упёрли лопаты в землю и повисли на них.
— Ох невмочь, боярин. Силушки больше нет, мож, отдохнём чуток?
Я сам уставший, с гудящей головой, вялым языком и с саднящей шеей. Накрутился головой, натёр её о кольчужный край. Садов тоже выглядел не лучше. Язык я еле провернул, вот наговорился-то:
— Сколько уж погребли?
Один устало рухнул на колени и сел.
— Чуть менее пятидесяти десятков.
Ого! Я посмотрел на солнце, оно уже клонилось к западу. Это примерно часов шесть или семь мы неотрывно хороним. Я толкнул Садова:
— Читай. А вы напрягитесь, после этой и передохнём.
Садов забубнил, а я стал оглядываться, поворачиваясь всем телом, стараясь беречь шею.
Что-то мелькнуло в воздухе. Стрела! Я резко толкнул Тимофея в сторону. Стрела чиркнув о наплечник улетела в могилу. Рядом выросла ещё одна. Трёхпёрая.
