Сергей, — и я похлопал его по плечу, саркастически улыбнувшись. — Вот только с Еленой пообедаю, чтобы окончательно убедиться в его правильности. Да, Образца все же послушать надобно, тати ведь и на обратном пути шалят не меру, чтобы голову не сложить, нужно будет боярину отдохнуть хорошенько.
Волков кивнул и отошел к Милославскому, тут же принявшись с ним о чем-то весьма активно шептаться. Я же, постояв немного на крыльце, направился к себе. За неприметной дверкой опочивальни, в небольшой комнатке, неясно для чего предназначавшейся, возможно для того же самого, стояли сундуки с казной Тверского княжества. Их было не слишком много, всего двенадцать, что для княжества было несколько скудновато. Особенно, учитывая, что дань Орде Михаил Борисович больше не платил. Похоже, что дядя Миша серьезно готовился к своему побегу и даже какую-то часть средств уже перевез к литовцу. Все же неспроста ему земли Казимир подкинул, ох не зря. Сейчас же, содержимое сундуков указывало на то, что и эта часть готовилась к отправке, вот только не успел Михаил осуществить задуманное. Большая часть казны была в золоте. Восемь сундуков полноценных монет, различных государств, похоже, доверенные люди выменивали золото у всех, до кого только могли дотянуться. Ну и четыре сундука набиты доверху полноценными гривнами серебра. Постояв над богатством, которое для личного употребления считалось весьма неплохим, а для государственных нужд, так себе, я вышел из палат, так ничего и не надумав, и направился к терему жены. Вроде бы я дал Елене достаточно времени, чтобы отдохнуть с дороги.
В светлице был накрыт стол. Это было даже удивительно, потому что я как-то не ожидал, что супруга будет сама стремиться к примирению. Самой Елены видно не было, и я не отказал себе в удовольствии подойти к столу и рассмотреть, чем же он был накрыт. Снеди стояло достаточно много, а в кубки было уже разлито что-то красное. Неужто вино иноземное? Я поднял свой кубок, стоящий возле места во главе стола и поднес его к лицу, вдыхая запах, стараясь уловить какие-нибудь знакомые нотки. Уловил. Так уловил, что едва не выронил этот самый несчастный кубок, очень осторожно поставив его на стол. Этот цветочный сладковатый аромат я запомнил надолго, если не навсегда. Понюхав содержимое кубка, предназначенного Елене, и не заметив ничего противоестественного, я, повинуясь злости и чувству безнадежности переставил кубки местами. Затем отошел к окну и посмотрел сквозь довольно крупную и тщательно отполированную слюду в двор. Если бы я выпил то, что было предназначено мне, то, скорее всего, шансов бы у меня не было. Запах настолько превышал по интенсивности тот, который я ощутил в посудине Волкова, он, кстати, так и не вспомнил, кто же его так облагодетельствовал, что меня до сих пор немного подташнивало.
Дверь отворилась и в светлицу вошла Елена.
— Прошу, садись за стол, муж мой, — она слабо улыбнулась, я же внимательно посмотрел на нее, но не увидел ни раскаянья, ни сожаления, ничего, только отчаянная решимость.
— Это вино? — я указал на кубки, не отрывая взгляд от жены. Она кивнула.
— Это наше вино, сделанное на виноградниках Молдавии.
— Чтобы оно было вкуснее, нужно обязательно добавить в него мед, — и я, не дожидаясь, возражений бухнул целую ложку тягучего ароматного меда ей в кубок, а затем и себе. — Ну что же, давай выпьем этого вина княгинюшка, за долгое наше княжение на этой земле, — Елена машинально подняла кубок и выпила, похоже, не ощущая ни вкуса, ни запаха. Я же лишь слегка пригубил. Вино было кислое, даже несмотря на мед, но терпкое и довольно приятное. Под пристальным взглядом Елены, выпив все до дна, я поставил кубок на стол и потянулся к зажаренной курице.
— Тебя не беспокоят больше боли в ногах, муж мой? — Елена к еде не притрагивалась и на меня не смотрела. Видимо, яд все же не был мгновенным, потому что она не волновалась от того, что я не падал замертво, да и сама вроде бы не чувствовала себя слишком плохо.
— Твоими молитвами, Елена. И этого твоего думного дьяка, коего ты привечаешь. Как там его, Курицына, — я отщипнул куриной грудки и заел терпкий привкус вина. — Он ведь в Новгороде ошивался какое-то время? — Елена кивнула и, поморщившись, украдкой вытерла пот со лба. — Я так и думал. Именно там он ересью своей и заразился, — бросив на супругу взгляд искоса, спросил. — Тебе плохо?
— Нет… я… — Елена сглотнула и снова вытерла пот, теперь уже открыто. — Почему ты учения те, что проповедуют в Новгороде ересью зовешь?
— Потому что это и есть ересь, то есть учение, идущее вразрез религиозным догматам, принятым в конкретном государстве.
— Что? — она не поняла и половины из того, что я сказал, тем более, что часть слов прозвучала на современном мне русском, которым я не сумел найти адекватной замены. Вот только мне было уже все равно.
— Когда мы стали чужими друг другу? — спросил я Елену, которая в этот момент приподнялась и снова рухнула на лавку, сметая со стола посуду, в том числе и кубок.
— Всегда… — она говорила с трудом, хватаясь за горло. — Мы всегда были чужими. Как же я ненавидела ночи, когда ты ко мне прикасался.
— Это ты подослала ко мне Хому Черного?
— Никого я не посылала, — Елена захрипела. — Что ты сделал?!
— Поменял наши кубки, только и всего, — я вздохнул, равнодушно глядя на начавшуюся агонию.
— Все не подменишь, — прошептала Елена, откидываясь на скамью. — У меня не получилось, княгиня Софья тебя достанет, или верные твоему отцу люди, которые видят, что не будешь ты верной опорой княжескому престолу, всегда на себя будешь скатерть тянуть, — она застонала, ее затрясло и, вскоре, Елена Волошанка затихла.
— В том-то и дело, Елена, что Иван Иванович Молодой очень сильно всем мешал. И вроде бы не делал ничего, но мешал так, что враги не поленились и даже венецианского лекаря подкупили, лишь бы Ваньку уморить. Но ты можешь быть спокойна, Елена. Ты только что своей смертью, спасла собственного сына, который, скорее всего, и не станет князем великим, но и не погибнет из-за твоей дурости в детстве.
Я встал и пошел к двери. Надо же, я ведь практически разобрался. Смерти Ивана хотело столь
