Враждебности во взгляде Харальда Щита поубавилось. Он даже кивнул одобрительно. Этот человек знал толк в травмах.
— Я сидела с Эйвиндом, пока Ульф не привел Хегина Полбочки, это сосед наш, — пояснила она, — с санями и работниками. Они подняли Эйвинда, положили на сани и привезли сюда. Ульф сказал, чтобы его везли сюда, потому что моя мать, может быть, его вылечит. Но она не смогла, и Эйвинд умер.
— Поехали! — решительно заявил Харальд Щит.
— Куда? — поинтересовался я.
— Посмотрим на этот склон. Брод! — Средних лет норег выдвинулся вперед. — Ты со своими людьми останешься здесь. Присмотришь… за телом ярла.
Вестфолдинги попрятали оружие (наконец-то!) и принялись цеплять лыжи. Но лично я собирался ехать на лошадке. Дорога утоптанная, снега не было дня три. Трудно сказать, хорошо это или плохо. Эти люди отлично разбираются в следах. Не исключено, что результат следственного эксперимента окажется не в мою пользу.
Гудрун и Рунгерд поехали с нами. На санях, потому что ушибленная рука Гудрун все еще болела. А вот Медвежонок предпочел лыжи. И усвистал вперед: кликнуть Хегина Полбочки сотоварищи. В качестве свидетелей.
Доехали вполне мирно и очень неторопливо. Мне даже показалось, что Рунгерд нарочно придерживала лошадок. Лыжникам-норегам пришлось подстраиваться под неспешный шаг наших коняшек, но никто не протестовал. Харальд Щит оказался вполне компанейским мужиком. И весьма квалифицированным. Мы с ним всю дорогу толковали о разном оружии. Но я ни на секунду не забывал, с кем имею дело. Палач тоже может вполне нормально беседовать с осужденным. Но это не помешает ему накинуть петлю и выбить табуретку.
Мы приехали раньше, чем Свартхёвди с Хегином. Это меня удивило: здешние лыжники обгоняют лошадок как стоячих. А мы тащились еле-еле… Вчера и то вдвое быстрее приехали.
Наши следы (мои, Эйвинда и Гудрун) сохранились отлично. Нореги съехали к обрыву. Они все были великолепными лыжниками — мне не чета.
Там Харальд Щит «спешился» и принялся обнюхивать место происшествия. Я тоже спустился. Далеко не так красиво, как вестфолдинги. Кое-как затормозил в нужном месте. К тому же в спешке я забыл свои любимые лыжные палки…
Нореги совещались. Тыкали пальцами в оставленную Эйвиндом лыжню. Один след был заметно глубже, чем другой. И в нем отчетливо наблюдался изогнутый корень, с которого была сорвана кора. Так вот за что зацепился Эйвинд. Даже не зацепился — проехался. Но на такой скорости и этого хватило… Надо полагать.
Сейчас именно об этом спорили нореги. Мол, достаточно ли лыжнику проехаться одной лыжей по корню, чтобы его так кидануло. Большинство сходилось в том, что — недостаточно. Впрочем, некоторые обращали внимание на разную глубину следов. Может, Эйвинд сам собирался заложить вираж?
Мне-то всё было понятно. Королевич специально перенес вес тела на одну ногу, чтобы компенсировать удар. Древка копья по моей спине. И промахнулся.
Моя лыжня тоже сохранилась. Лыжня как лыжня. Слабенький изгиб. Один след чуть глубже другого. Любят меня боги. Тоже ведь могло занести… И лег бы на камешки рядом с Эйвиндом.
Нореги всё спорили. Потом двое взобрались наверх и скатились вниз. Точно по следам Эйвинда. Ни один не упал. Оба красивенько спланировали на озеро. Это притом, что второй в последней фазе перед прыжком проехался на одной ноге точно по корешку. И хоть бы хны.
Вывод: из-за корешка Эйвинд потерять равновесие не мог. Однако все они видели, как я только что спускался, и единодушно пришли к выводу, что как-то навредить королевичу на спуске у меня было не больше шансов, чем у плещущейся в море семиклассницы — утопить мастера спорта по плаванию.
Однако Эйвинд все-таки упал. И разбился. Кто-то высказал мысль: а не худо бы допросить меня с пристрастием. Я на всякий случай скинул лыжи. Так мне драться куда сподручнее. Стать объектом «допроса» мне не улыбалось.
И тут расклад сил несколько переменился. Я увидел, как по озеру к нам движется целая прорва народу. Человек двести. Ничего себе! Откуда они взялись?
Есть такое слово — Родина. Так вот: для всех обитателей датского острова Сёлунд этот остров и есть Родина. То есть они знают, что в Дании есть верховный конунг (и частенько — не один), возможно, даже поучаствуют в ополчении против общего ворога, если конунг пошлет «ратную» «стрелу».[47] Может быть… Они также могут собачиться между собой по пустякам и даже драться до крови и до смерти, но, если кому-то угрожает «внешняя» опасность, тут-то они вспоминают, что Сёлунд — их общая родина. Собственно, они и есть эта самая родина. За которую эти в большинстве своем мирные люди кому угодно горло порвать.
Я увидел в толпе знакомые лица: старину Хегина Полбочки вместе с моим учеником Скиди, увидел Скейва Рысье Ухо с сыном Тори, и даже коннозаводчика Кольгрима. Так вот почему Свартхёвди так долго не было. Пока мы добирались до озера, а потом нореги еще часа два исследовали «место преступления», Медвежонок стремглав промчался по окрестностям и проинформировал народ о грядущем чужинском беспределе. И наши добрые соседи, побросав все дела, вздели брони (у кого были), похватали оружие и кинулись на сборный пункт — в усадьбу Хегина Полбочки.
Эту приближающуюся толпу видел я. Но вестфолдинги стояли ко мне лицом, а к озеру, соответственно, спиной. И не знали, что расклад поменялся.
Наверху, у саней Рунгерд и Гудрун, оставалось с десяток норегов, Харальду Щиту покричали что-то невнятное, но тот только отмахнулся, потому что как раз задал мне очень важный вопрос:
— Я слыхал, что кое-какие твои победы выглядят колдовством, Ульф Вогенсон? Так ли это?
Я лихорадочно размышлял, как бы мне правильно ответить. И заодно выгадать время, пока подоспеет подмога.
— Ты слыхал, что я колдун? От кого же?
Простейший прием: если тебе задают вопрос по существу, на который ты не знаешь ответа, повтори его, но уже адресуясь к автору вопроса.
— Люди говорят. Так что же?
— Люди много чего говорят.
— Значит, люди говорят правду?
— Это ты сказал. Я этого не говорил.
— Думается мне, колдовство может быть причиной смерти Эйвинда-ярла!
Вот это уже конкретная предъява.
— Ты искушен в колдовстве, Харальд Щит? Хотелось бы знать, откуда у тебя такие познания? Может, ты сам — колдун?
Харальд оскалился и цапнул рукоять меча… В лицо обвинить мужчину в колдовстве… Ну это, конечно, не так оскорбительно, как обвинение в гомосячине, но тоже обидно.
Сам-то Харальд старался избегать прямых формулировок. Пока вина не доказана, я всего лишь подозреваемый.
