Примерно к этому моменту Сент-Андре и де Женстан обошли ирландца с лучником, и Тади Бой, который за две улицы предвидел это, разбил склянку с розовым маслом и выплеснул ее содержимое маршалу в лицо. Толпа завизжала от восторга, жертва разразилась бранью, задыхаясь в потоках благовоний, а Робин Стюарт хохотал до слез.
И вот настала очередь одиннадцатой остановки, назначенной на рыночной площади, неподалеку от пристани, где темные воды Луары плескались под аркой моста. Над бегущими и позади них осталась возвышенная часть города, которую они благополучно преодолели. Был близок конец.
Позади «Отель-Дье» на площади Людовика XII рос фруктовый сад. Они пересекли его прыгая с дерево на дерево, как белки, и бросаясь друг в друга яблоками, а потом — с навеса на сарай, с сарая на сеновал — вновь забрались на крышу. Тут самая молодая из бегущих пар сделала открытие, и две другие, перевозбужденные движением и выпивкой, встали рядом на колени и принялись громко кричать в освещенное окно, свет в котором внезапно потух. Тади Бой прыгнул, мягко приземлился рядом с каким-то шпилем и поднялся на ноги. Стюарт, пошатываясь, последовал за ним.
— Теперь куда? Д'Энгиен впереди нас. И Сент-Андре тоже.
— Нам с тобой совершенно некуда спешить, — утешительно проворковал знакомый мягкий голос. — Давай передохнем немного. Помереть мне на этом месте, но вскорости перед нами будет или д'Энгиен, или Сент-Андре, но не оба, a mhic, уж никак не оба.
Четыре часа утра в будни — не столь уж необычное для владельца жаровни время, чтобы начать работу. Весь багровый в отблесках душистого пламени, в переднике, заляпанном жиром, и во влажном от пота шейном платке, он колдовал, полусонный, над поскрипывающим вертелом, а тонконогий мальчик, босой, в хлопчатой рубашке, проворачивал ножной привод. В этой-то лавке и находился третий от конца ключ.
Торговец жарким был так увлечен работой, что, наверное, и не слышал, как за дверью ревела толпа, то накатывая, то отступая, следуя за темными силуэтами, которые прыгали, карабкались и скользили наверху. Как ни высоки были ставки пари среди состязающихся, они не могли сравниться с теми суммами, что переходили из рук в руки на улицах. Стюарт прекрасно представил себе, что добрая половина шотландских лучников, не занятых на дежурстве, влилась в эту вопящую, клокочущую массу.
Притаившись в тени рядом с Тади Боем, Робин Стюарт молился только об одном: чтобы достигнуть замка и заполучить последний ключ раньше Лорана де Женстана. Это был счастливейший день в его жизни.
Жан де Бурбон, сьер д'Энгиен, первым распахнул запотевшее чердачное окошко в доме владельца жаровен и осторожно пробрался внутрь.
Высоко вдоль стены тянулся карниз с крюками, на которых днем висели коровьи и бараньи туши, а также птица: все это покупалось у мясника и впоследствии готовилось на продажу; ниже стоял стол, куда д'Энгиен и его брат Конде могли ступить, не касаясь земли и тем самым не нарушая правил. Д'Энгиен, с кудрями, прилипшими к грязному лицу, в шелковом колете нараспашку, в порванных чулках, весь в черных, зеленых и белых пятнах от извести, смолы и мха, растущего на перекрытиях, знал, что Сент-Андре и де Женстан догоняют и время не ждет.
Пока торговец жарким поливал мясо горячим жиром, осторожно клал на место черпак, вытирал руки о мокрый передник и медленно поворачивался к незваным гостям, молодой вельможа соскочил со стола на табуретку, с табуретки на кухонный стол, а с кухонного стола на каменную кладку камина. Там находилась выемка для соли, о края которой точились целые поколения ножей. Но в ней не было решительно ничего, кроме блоков и глыб подмокшей соли.
Торговец жарким, похожий на свинью, подбоченился, выставил вперед круглую, пушистую, лоснящуюся от жира бороду и взглянул на д'Энгиена без всякого сочувствия.
— Ищете бумаги, монсеньер?
Чердачное окно задребезжало под натиском Сент-Андре.
— Да, болван. Они должны быть здесь. Куда ты их дел?
Торговец жарким повернул голову, и мальчик, который, забыв о приводе, стоял с разинутым ртом, вновь торопливо принялся за работу. Торговец опять обратился к д'Энгиену:
— Мы их сожгли. По ошибке. Мне, право, очень жаль.
— По ошибке!
Наверху завязалась схватка. Принц Конде, такой же потрепанный, как и его брат, взобравшись на карниз, удерживал чердачное окно, в которое ломились двое соперников. Д'Энгиен торопливо обернулся к торговцу:
— Может, ты помнишь, что там было сказано? Какой был ключ?
Без всякого выражения на багровом лице торговец поднял глаза к потолку:
— Память у меня скверная.
Д'Энгиен стал лихорадочно рыться в кошельке. Блеснуло золото.
— Но, может, ты хоть слово запомнил? Это-то ведь нетрудно!
Торговец поймал монету, попробовал ее на зуб и позволил себе слегка улыбнуться.
— Слово было «Любимейший», монсеньер.
— А стих? — Увидев, что лицо торговца снова каменеет, д'Энгиен, кошелек которого опустел, заскрежетал зубами. Обеими ногами стоя на полу, заляпанном жиром, этот человек мог до бесконечности издеваться над ним. — Луи! — позвал д'Энгиен, и принц Конде, повернувшись, огрызнулся в ответ:
— У меня нет денег, идиот!
Эти слова стоили ему его места. На секунду он потерял бдительность — и двое соперников прыгнули с крыши, распахнули окно, и Сент-Андре мигом оказался на том же карнизе.
— Зато у меня есть. А где ирландец?
— Тут его нет. — Маршал не стал далеко отходить от чердачного окошка, а Лоран де Женстан вообще остался снаружи. Было ясно, что как только с уст торговца сорвутся вожделенные слова — если, конечно, он в состоянии будет припомнить их, — Сент-Андре и его напарник бросятся вперед и окажутся первыми.
К тому же у Сент-Андре были деньги. Бессильный что-либо предпринять, д'Энгиен смотрел, как он отстегивает с пояса тяжелый кошель и бросает его прямо в красные ручищи торговца. Здоровяк заглянул внутрь и ухмыльнулся.
— Я уж говорил вам, что слово, которое там написали, было «Любимейший». А еще там было пять строк. Вот, дай Бог памяти… — И, перекрывая треск и шипение пламени, он пустился декламировать хриплым голосом:
Мария идет,
Мария поет:
Она несет
Бусы и шали
Жене сенешаля.
В Блуа только один колокол назывался Марией: теноровый колокол Сен-Ломе.
Торговец не успел еще закрыть рот, как Конде прыгнул. Но маршал не зевал. Вытянув руку, он сильно толкнул принца, и тот, потеряв равновесие, начал падать головой вперед.
Но Сент-Андре вовсе не хотел, чтобы Конде расколол себе череп. Пока торговец, сунув золото за пазуху, задумчиво брел к дверям лавки и, сопя, открывал их, маршал поймал Конде, схватил его под мышки и прицепил за ворот на крепкий крюк, заодно уж и перекладывая свернутый канат к себе на плечо. Принц бешено лягался, как впервые обратанная телка, а д'Энгиен, ругаясь, стал пробираться к брату, чтобы его освободить.
