Те, что помечены краской, те порублены бесправно.
Волков не знал, что и сказать, он только хмурился да злился. Хотя и злиться не знал на кого, то ли на землемера, то ли на офицеров, то ли на этих чинуш из кантона, то ли на себя, дурака. А чиновник продолжал:
— Пятьдесят два хлыста строевого леса будут стоить вам двадцать талеров девяносто шесть крейцеров.
— Уж не рехнулись ли вы? — только и смог выговорить Волков.
А чиновник даже и не заметил грубости такой, спокойно продолжал:
— А по закону кантона Бреген, так всякого, кто вздумает лес рубить беззаконно, штрафовать втрое от ущерба, что нанес он. Итого с вас будет семьдесят четыре талера и восемьдесят восемь крейцеров.
— Семьдесят пять талеров? — переспросил кавалер и даже поморщился от несусветности такой.
— Именно, но без двенадцати крейцеров.
— Да ты пьян, видно? — сурово спросил Волков.
— Отчего же, — усмехался толстяк, — со вчерашнего, пива не пил.
— Ладно, дам вам пятнадцать талеров за ваш лес, да и то, нужно проверить еще, не врете ли вы, ваш ли я лес порубил или свой, — нехотя говорил кавалер.
— Так для этого вам следует лесника нашего позвать, он вам все покажет. Но пятнадцатью талерами вы не откупитесь, уж не и думайте даже, — с ухмылкой отвечал Вальдсдорф.
— Нет? — спросил у него кавалер.
— Нет, — ухмылялся толстяк.
И Волков понял по тону его, что артачится он неспроста.
— А отчего же так немилосердны вы? — спросил он толстяка.
— А от грубости вашей, — отвечал тот без тени улыбки и даже как бы с угрозой в голосе.
— Что? От какой еще грубости?
— А той грубости, с какой вы рыбаков наших гнали с земли вашей.
Вот теперь все становилось на свои места.
— Ах, вот вы о чем? — понял Волков. — Про воров своих вспомнили.
— Не про воров, а про грубость вашу, что к людям уважаемым была допущена, — теперь чиновник опять улыбался, улыбался высокомерно и торжествующе.
— Сначала я их миром просил уйти, так бахвалились, задирались и не пошли, и лишь потом я их проводил как гостей непрошеных.
— Ваше право, — улыбался толстяк, — ваше право, только вот теперь заплатите все сполна за грубость свою.
И улыбочка так кавалера разозлила, что сказал он ему:
— А может, врешь ты, и не рубил я твоих деревьев? Напридумывал все от мести за браконьеров своих.
— А вот и нет, — вдруг обрадовался Вальдсдорф, — все по честному было, я велел леснику все дважды проверить, не пошел бы я к вам не будь уверен в воровстве вашем. Хотите, так зовите землемера, пусть удостоверится, что порубили вы лес на нашей земле. А мы ему навстречу нашего лесника и нашего землемера пришлем.
— Вот и ладно, — зло сказал кавалер.
— Но не думайте, что дело вы затянете да спустите его не спеша, не думайте, что не заплатите, все до крейцера с вас возьмем.
— Убирайся с земли моей, — холодно сказал Волков.
— И за злобу вашу вам еще припомнится.
— Убирайся, говорю, не то палки прикажу людям моим взять да проводить тебя, как и браконьеров твоих.
— Господин, — вдруг подал голос спутник чиновника, — мы здесь под знаменем и по официальной причине, прошу вас не запугивать нас.
— Так забирайте этого толстяка и уезжайте с моей земли, — заорал в ответ ему Волков. — Говорить больше с вами не желаю!
Люди вокруг собрались, местные бабы и солдаты, и Брунхильда вышла из ворот посмотреть, как тяжко советник славного города Рюмикон, помощник судьи города Рюмикон и глава Линхаймской коммуны лесорубов и сплавщиков леса, секретарь купеческой гильдии леса и угля кантона Бреген, господин Вальдсдорф, лезет на своего осла. Смеялись все над ним, а он только улыбался в ответ улыбкой многозначительной. И многообещающей. И поехали эти двое с флагом своим, да только почему-то не на юг, откуда приехали, а на север. И сначала Волков этому значения и не придал.
Утром он валялся в постели, и Брунхильда его еще к завтраку не звала, когда пришел Яков и сказал, что к нему верховой приехал. Волков сразу встал и пошел на двор. Там был человек в одежде, которого кавалер сразу признал цвета графа фон Малена. Так оно и было, человек передал ему письмо от графа, и в письме было всего несколько слов:
Друг мой, господин фон Эшбахт, незамедлительно прошу быть вас у меня в моем поместье Белендорф. Дело безотлагательно.
Граф фон Мален
— Что передать моему господину? — спросил посыльный.
— Скажи, буду немедля, — обещал Волков.
Он расспросил посыльного, где находится поместье графа и отпустил того. Приказал Максимилиану седлать коней, а Сычу собираться с ним. Сам стал мыться. Потом и завтрак поспел, он сел есть и все думал, отчего граф так поспешно зовет его. И ничего другого, как вчерашняя свара с жирным чиновником из кантона, на ум ему не приходило.
Позавтракав, они с Сычем и Максимилианом поехали в поместье графа. А поместье было поближе города, и было на удивление хорошо. Поля все вспаханы, всходы дружно пошли, дороги хороши, мельницы три штуки крыльями машут. И все ладненько и странненько, на каждом клочке травы то корова, то коза, мужики все при деле. Дома у них хорошие, а заборы и плетни… Ни один не покосился.
И замок графа был хорош — стоял на холме и велик был неимоверно, едва ли намного меньше, чем замок самого герцога.
Их сразу пустили во двор, и к нему немедля вышел мажордом и проводил его в покои.
И что же, конечно был он прав, когда думал, что весь этот визит и вся эта поспешность — происки не иначе, как советника Вальдсдорфа.
Он был там, стоял у окна и торжествующе улыбался. Весь его вид так и говорил: «Что ж, и как вам это?»
Волков и так был не весел, а тут и совсем стал угрюм. Хоть сам граф, улыбаясь, обнимал его за плечи как старого друга и спрашивал:
— Сразу ли нашли мое поместье?
— Да, и сие нетрудно было, уж такой красоты больше по всей округе, кажется, нет.
Граф был почти на полголовы ниже кавалера и говорил с ним, закидывая голову:
— Ну, у вашего соседа, барона фон Фезенклевер, поместье не хуже, хотя и поменьше моего будет, но он рачительный хозяин, порядок у него во всем.
Волков молчал, он приехал сюда не про порядок в поместьях разговаривать. Не будь здесь этого мерзавца из кантона, он бы, может, и поговорил
