Катя подошла к нему, сорвала с него белую рубашку, разорвала на тряпки, стала перевязывать. Он смотрел на нее жалобно и виновато. Прохрипел:
— Это ты меня?
— Сам себя наказал. Не начни ты в меня палить, так и цел бы остался. Злой ты, как шакал, а таких–то Бог карает.
Старрок приказал отправить его на машине Автандила в больницу и там выставить часовых.
— Не упустить его. Он нам особенно нужен.
Кто–то из раскрытой двери крикнул:
— Лейтенант ранен!
— Артур? — подбежала к нему Катя.
— Да, Артур. Мы его на «Волге» в больницу отправили.
— Тяжело ранен?
— Будто бы нет. В плече пуля застряла. Он рукой рану прижал, говорит: «Кость не задела. Повезло». Хороший он парень, этот лейтенант. Двоих кавказцев скрутил, а третий из кустов в него выстрелил.
Другой омоновец рассказывал:
— Три кавказца в кустах затерялись, думали, упустим, а там из леса рабочие парни с повязками дружинников выступили. Ну, и этих троих скрутили.
На всех кавказцев надели наручники и повели к автобусу. У дверей второй столовой, где держали девушек, выставили часовых. Старрок, Тихий, майор Катя и с ними Каратаев сели за стол, приказали принести чай. Автандил, предваряя вопросы генерала, вскинул над головой руки и голосом, напоминавшим сталинский, воскликнул:
— Зачем такой шум? Я приехал сюда, чтобы миром дело кончить.
— Да, да — миром, — сказал Старрок, — знаем мы этот ваш мир.
И генерал подступился к полковнику с допросом.
Сразу же после перестрелки и ареста одиннадцати кавказцев Петрунин на глазах у ошалевшего корейца натянул между деревьями веревку и, когда хозяин лагеря спросил: «Зачем ты делаешь?», посмотрел на него сердито:
— Ты хозяин этого лагеря?.. Плохо твое дело, брат. Схватят тебя за шкирку и потянут в кутузку.
— Кутузку?.. Что он есть, кутузка?
— А это ты там узнаешь, когда тебя в камеру вместе с кавказцами посадят.
— Камера? Тюрьма, значит. Зачем камера? Что плохого делает иностранный коммерсант? Я не стрелял. У меня нет пистолета.
— Там расскажешь, что ты делаешь. Лагерь–то твой!.. А теперь вот — фабрика будет — труба, дым, грязь. Кто захочет сюда ездить? Крышка тебе, Корея! Бери ноги в руки и валяй домой.
Подошла Екатерина. И — к корейцу:
— Ты лагерь хотел продавать?
— Да, да — продам лагерь. Сейчас продам. Но денег много надо.
— Сколько же?
Кореец замялся, стал что–то на руках показывать. Видно, слова какие–то забыл. Но потом сказал:
— Двести тысяч долларов!
— Ну, ты загнул парень! — пропел Петрунин. А Катерина предложила:
— Бери любую половину.
— Что есть половина?
— Ах, косоглазый бес! — вскинулся Петрунин. — Слов русских не понимаешь, а имущество наше к рукам прибрал.
Кореец догадался и замотал головой:
— Хорошо есть, хорошо! Давай половину.
Катя поручила Петрунину оформлять документы, а сама пошла в детскую столовую, где томились в ожидании своей судьбы девушки. За ней неотступно следовал Каратаев.
У дверей их встретил омоновец:
— Плачут девушки.
— Чего ж они плачут, дурочки?
— Боятся, задаток от них потребуют. Им по тысяче долларов дали. Говорят, истратили половину и взять их теперь негде.
Катя и Каратаев вошли в помещение, и девушки, онемев от страха, смолкли. Катя громко спросила:
— Вас триста душ должно быть. Где остальные?
— На втором этаже они, в спальных комнатах сидят.
— Зовите всех сюда. А вы, красавицы, чего нос повесили? Вот ты… как тебя зовут?
Подошла к рослой кареглазой девице:
— Ишь, Венера Милосская. Да за такую–то и сто миллионов не жалко. Ну, вот вы, Олег, — повернулась к Каратаеву, — дали бы за нее сто миллионов?..
— Дал бы и двести, но лишь в том случае, если бы вы от своей милиции отказались и воспитанием этой девушки занялись. Она ведь еще несовершеннолетняя.
Катя села рядом с кареглазой, обняла ее за плечи, заговорила в раздумье:
— Мне такой ваш проект нравится. Я только сегодня поняла, как опасно в милиции работать. Пулю в голову получить не желаю. Я хоть уже пожила на свете, но каждый день встречаю, как самый первый и единственный.
Тряхнула за плечи девушку:
— Ну, рассказывай, как тебя зовут?
— Марией.
— Машенька! Вот молодцы, родители! Самым красивым именем назвали.
Со второго этажа по живописной лестнице стекали разноцветные стайки девиц. Одеты изысканно, броско и по последней моде. Прически, туалеты — все так, будто они приготовились к смотру на конкурсе красоты. Глаза сияли весенними цветами, ноги длинные, шеи лебединые.
Русская элитная порода готовилась на вывоз в арабскую страну.
Бледность щек и тревожные взгляды выражали беспокойство и взволнованность.
За столами все не умещались, многим пришлось стоять. Тишина воцарилась такая, что и полет мухи можно было услышать.
— Кто из вас самая старшая? — спросила Катя.
Девушки молчали.
— Кому из вас двадцать лет?
С десяток рук взметнулись над головами.
— А кому двадцать один год?
Поднялись три руки.
— Вот вы, «старушки», и сядьте здесь, со мной рядом.
Три девушки, неся в руках стулья, приблизились и сели рядом с Катериной. Она сказала:
— Давайте знакомиться: я Екатерина Михайловна, хозяйка швейной фабрики, что тут по соседству, и одновременно майор милиции. Мы этот лагерь покупаем для фабрики. Тут будут отдыхать семьи рабочих, милиционеров, дети. В будущем устроим базу и для иностранных туристов. Вас мы вырвали из лап мафии. Вы были в плену.
— Нас пригласил Судан, мы туристы.
— Туристы? А кто же и зачем вам дал по тысяче долларов? Нет, милые, вас купил богатый человек, чтобы часть из вас оставить в своем гареме, а другую часть перепродать другим богатым людям. Вы стали живым товаром и чуть было не попали в рабство.
Наступила тишина, и Катя долго ее не нарушала. Из дальних рядов раздался чуть не плачущий голос:
— А как же деньги? Мы их потратили.
— Деньги возвращать не станем. Мы хотим устроить вашу судьбу. Приглашаю всех на работу. Часть из вас, кто захочет, будет трудиться здесь, а другие пойдут на мою фабрику. Всем вам будем платить по двести долларов в месяц. Ну, как? Принимаете мое предложение?
И снова тишина. Машенька, сидевшая справа от Кати, робко спросила:
— А если тут… что будем делать?
— Пока будем приводить в порядок помещения, территорию, а потом кто пойдет на кухни, кто в столовые залы официантками. Другие будут хозяйничать в бильярдной, кинотеатре, на спортивных базах. Желающие возьмут ножницы, научатся стричь газоны, разбивать цветочные клумбы, содержать в чистоте территорию. Те же из вас, кто захочет продолжать учебу, жить и работать в городе — милости просим, оставайтесь в городе. И еще скажу: для тех, кто пожелает работать у нас, выдадим зарплату за три месяца вперед. Ну, а теперь послушаем вас.
