— К нам–то зачем? На побывку или насовсем?
Егор всматривался в сырой туманный полумрак на том берегу реки. Там, где должен быть противоположный берег, черной лентой тянулась полоса леса, а может быть, песчаного плеса или гладкого поля, за которым голубела другая полоса, и этой другой освещенной полосе не было предела; Егор не сразу понял, что это никакой ни плес, ни поле, а край хмурого зимнего неба Потом вдруг над лесом, в том месте, куда смотрел Егор, точно новогодняя елка, вспыхнула гирляндами огней высоченная труба ГРЭС.
— Вась, смотри–ка! — показал один из ребят, ожидающих вместе с Егором паром, — тот, что помоложе и меньше ростом. — Мы там будем работать!
— Да, здорово… Предупредительные огни, — чтоб самолет не налетел, — ответил Василий.
— А высокая! Такой я нигде не видал.
— Я тоже, — согласился Василий.
Лаптев думал о Лене. Она должна быть здесь. По дороге он купил местную газету, в ней прочитал: в лесах под Костромой строится самая большая в мире тепловая электростанция; здесь будут установлены невиданной мощности агрегаты — на миллион двести тысяч киловатт каждый.
Все самое, самое… Егор улыбнулся, покачал головой. Пигалица, как её изобразила Настя, а поди ж ты, строит все самое, самое В этом находит радость, смысл жизни.
Егор хотел бы представить, как Аленка устанавливает агрегат мощностью в миллион двести тысяч. Но представить ему такую картину было трудно: ни агрегата такого, ни самой Аленки он не видал. Однако чудилось красивое, романтическое.
Думал об Аленке, а сам невольно поглядывал на дорогу, по которой из Костромы он только что приехал на автобусе. По той дороге через два–три дня приедут Феликс, Хуторков и с ними бригада артистов. Приедет по той дороге и Настя.
— Ребята, айда за мной! В гостиницу! — крикнул с бугра парень. — Паром будет завтра утром.
За ними пошел и Егор.
Гостиница оказалась рядом с пристанью, на бугре, с которого открывался вид на Волгу и окрестные леса, едва различимые под завесой ночи Постояльцев почти не было, всем отвели по комнате. Егор бросил на кровать портфель и вышел на улицу, вновь спустился к сторожу. На этот раз дед его встретил дружелюбно.
— Тут на ГРЭС мой дружок работает, может, слышали, Борис Иванов, строитель?.. — соврал Егор.
— Нет, не слыхал про такого. Да и где услышишь?.. Строителей–то на станции три тысячи человек.
Поди там, разберись!..
— И все в одном месте работают или по разным объектам?
— Станция — она на пятачке, вся на виду. Есть, конечно, отводной канал, приводной, а ещё пруды–отстойники, но тоже недалеко от здания. Глазом поведешь — всех увидишь.
— Это хорошо, — обрадованно закивал головой Егор. — Там я своего дружка и встречу. В армии вместе были. Хороший парень.
— А не то, так — в столовой, в клубе, — продолжал дед.
Егор простился с дедом и пошел на взгорок, к гостинице. У крыльца остановился, посмотрел на Волгу. Оттуда тянул тугой, но не холодный южный ветер. Слышно было, как у причалов пристани плещутся волжские волны. Труба в ночи горела ещё ярче, причудливо сверкали на ней ожерелья кроваво–красных огней, и чудилось Егору, что она не стоит на месте, а точно ракета медленно поднимается в небо.
Спать не хотелось. Решил пройтись по селу, посмотреть, что там на том краю, и можно ли с того конца выйти к Волге.
Егор вышел на край села и увидел Волгу. Свинцово тяжело она лежала у темной черты берега. Туман отступил от села, и тоненький, едва народившийся месяц, весело вылетевший из–за туч, бросал на прибрежную полоску воды безжизненный пепельный свет, и вода под ним казалась поседелой.
2Вечером в столовой строителей шел концерт. Роль конферансье исполнял Феликс. Он перед отъездом наскоро разучил несколько нехитрых реприз и сценок, подготовленных его отцом. Занавес открыли, и Феликс заметался у стола, изображая конферансье, которому надо объявлять артистов, но он ещё не успел отгладить костюм, повязать галстук и вообще привести себя в порядок. А тут ещё беспрерывно звонил телефон, кто–то ошибочно набирал номер и требовал Нюсю. Феликс то обращался к залу — просил извинения, то кричал в трубку: «Нет Нюси, нет, вам говорят!», а то хватал раскаленный утюг и с криком отдергивал руку. При этом он все время говорил: «Одну минуту, товарищи, одну минуту — я сейчас объявлю вам артистов, сейчас…»
Павел Павлович считал этот номер пошлым–он сидел за краем занавеса и, облокотившись на баян, ждал выхода. Егор и его напарница, молоденькая певица, смотрели в щелочку между одеялами. В зале кое–кто хихикал, кое–кто откровенно, раскатисто смеялся, но большинство смотрели равнодушно и даже как будто неодобрительно.
Зал столовой был очень большим; рассчитан на то, чтобы в полчаса пропускать смену строителей, но и он оказался тесным для желающих посмотреть столичных артистов. До отказа был набит «партер», трехэтажным плотным ярусом теснилась у тыльной стены галерка, шпалерами тянулись живые ленты по бокам, — и люди все молодые, парни и девушки, приехавшие на стройку изо всех районов страны, но больше из соседних областей — Ивановской, Владимирской, Вологодской, Ярославской, Кировской…
Егор украдкой заглядывал в щелочку, искал среди строителей Настю. Феликс ему сказал: «Настя приедет к началу концерта». Конечно же приехала! Выбрала укромное место и сидит вместе со своей подругой Леной.
Он даже представил, как она улыбается и как на ухо говорит Лене: «Вот сейчас увидишь Егора — он петь будет».
— Народу–то, народу!.. — зашептал над ухом Хуторков.
Егор, Павел Павлович и певица были одеты в форму солдат–фронтовиков — первым номером шла песня «В лесу прифронтовом». Егор не должен был исполнять эту песню, но профессиональный певец простудил в дороге горло, Феликс был в отчаянии. И тогда Егор предложил свои услуги. Дважды «прогнали» песню перед концертом, а теперь — на сцене.
Старик Бродов, готовивший репертуар, включил фронтовую песню по настоянию Павла Павловича, и вообще, вся программа на этот раз была составлена при участии старого музыканта — Бродов только значился режиссером программы, и фамилия его в афишах была проставлена большими буквами.
«Насти нет среди зрителей, — думал Егор, продолжая разглядывать ряды строителей, преимущественно молодых людей, сидящих и стоящих в зале. — И здесь ли она?.. Может, не приехала?.. Или приехала, да не пришла. Дома у подруги осталась».
О Насте он думал неотступно. Вчера вечером Егор видел на стенах домов афиши со своим именем и фотографией и тайно, стыдясь самого себя, представлял, как подойдет к афише Настя и будет долго стоять и рассматривать его портрет. И если с ней рядом окажется Лена, скажет ей: «Он представительный, Егор Лаптев! И… красивый!..
