— Пусть Молох поворожит ей!
— Да!.. Да! — отвечало несколько голосов. — Пусть поворожит!..
Венера дрожала всем телом.
— Молох, — начала горбунья, — скажи ей, через сколько дней она будет качаться на веревке, высунув язык…
— А она даст тебе за труды кусочек своей веревки… Это принесет тебе счастье…
— Пока еще тебе дадут целую и совсем новую веревку…
— Веревку Молох! — возразила горбунья. — Что это вы?
— А то как же?
— Веревку? Вы хотите сказать, костер! Ворожей не вешают, а жгут!
— Правда!.. Правда!
— На костер Молох!.. На виселицу красавицу! — подхватили заключенные хором.
Высокая и худощавая женщина, которую называли Молох и ворожеей, сделала два шага вперед, нахмурила брови, взглянула с угрожающим видом на окружавших ее женщин и протянула руку. Колдовство внушало в ту эпоху такой сильный ужас, что все заключенные, опасаясь какой-нибудь порчи, отступили и замолчали. Молох хотела заговорить, но в это время четыре тюремщика вошли в залу. Настал час разводить заключенных по камерам, где они ночевали вместе по двое и по трое.
До этого дня Молох была одна. Венере, как прибывшей последней, было назначено разделять ее камеру. Мысль остаться одной, в глубокой темноте, с этим ужасным существом показалась молодой девушке во сто раз хуже смерти. Она просила, чтобы ее отвели в любую темницу, плакала, умоляла, но все было напрасно. Ей отвечали грубо и с насмешливым хохотом заперли вместе с ворожеей.
Глубокая темнота царствовала в тюрьме, в которую заперли ворожею и Венеру. Молодая девушка, трепеща от ужаса, как будто бы находилась в клетке с каким-нибудь лютым зверем, прижалась в угол.
Прошел час. В тюрьме не было слышно ничего, кроме биения сердца Венеры и отрывистого дыхания Молох. Вдруг Венера вздрогнула. Бледный свет, блеск которого увеличивался с каждой секундой, засиял из угла, противоположного тому, в котором приютилась Венера. Скоро вся камера ярко осветилась, Венера от удивления не могла выговорить ни слова. Чему, в самом деле, приписать то, что она видела, если не волшебной силе ворожеи и ее адским заклинаниям? Однако Молох просто-напросто зажгла небольшую медную лампу, добыв огня из какого-то неизвестного вещества. Потом она поставила эту лампу на сырой камень, выдавшийся из стены.
Взглянув на бледную Венеру, Молох увидела, как она испугана. Сострадание, видимо, овладело ее сердцем, потому что она сказала:
— Разве вы боитесь меня?
— О! Да… — пролепетала Венера. — Очень боюсь.
— Отчего?
— Сама не знаю. Но эти женщины говорили… Сейчас… — Венера остановилась.
Молох окончила:
— Эти женщины называют меня ворожеей; и это вас пугает?
— Признаюсь…
— Ну! Не бойтесь же ничего… Ворожея я или нет, но я не желаю вам никакого зла и, может быть, еще смогу сделать вам много добра.
Венера взглянула на Молох с удивлением.
— Какое добро можете вы сделать мне? — спросила она. — В том положении, в каком я нахожусь, мне нельзя ждать помощи ни от кого… И не на что надеяться…
— Откуда знать?
Венера не отвечала. Молох продолжала:
— Доверьтесь мне.
— Как я могу доверять незнакомой женщине… которую встречаю в таком месте…
— Вы хотите сказать — в тюрьме?
— Да.
— Но ведь и вы сами здесь?
— Это правда.
— Во всяком случае, чем вы рискуете?
— Это опять-таки правда…
— Кстати, мне легко доказать вам, что я имею право на ваше доверие…
— Каким образом?
— Дайте мне вашу руку.
— Зачем?
— Затем, чтобы, говоря о прошлом, показать вам, что ни настоящее, ни будущее не имеют для меня тайн.
Венера колебалась, однако после минутного размышления протянула старухе свою руку. Молох схватила эту белую исхудавшую руку и долго-долго смотрела на линии, начертанные на ней.
— Вы уже много страдали, — сказала она наконец. — Я это вижу.
— Много! — прошептала Венера.
— Звезда, под которой вы явились на свет, несчастна. В час вашего рождения была пролита кровь…
Венера сделала движение ужаса.
— Разве вы этого не знали? — спросила старуха.
— Нет.
— Я вижу в вашей жизни много пролитой крови.
Бледность Венеры увеличилась. Молох продолжала:
— В детстве вы были невольной и невинной сообщницей убийства. Вызовите самые отдаленные ваши воспоминания… Правда ли это?
— Правда, — пролепетала Венера.
— С тех пор в одну гибельную ночь рука ваша пролила потоки крови, но это было справедливостью, а не преступлением… Правда ли это опять? Вы убили, но вы не виновны в этом убийстве?
— Вы это видите? — вскричала Венера.
— Для меня это так же ясно, как солнечные лучи.
— Но если так, то меня, верно, оправдают? Не правда ли? Не правда?
— Нет.
— Стало быть, я буду осуждена?
— Вы уже осуждены.
— Осуждена! — повторила Венера.
— Да, и приговорены к смерти.
— О! Боже мой!
Венера с отчаянием начала ломать руки и судорожно рыдать.
— Стало быть, я погибла? — продолжала она.
— Нет.
— Кто же спасет меня?
— Я.
После того, что сказала ей старуха, Венера не имела права сомневаться в справедливости ее слов. Она несколько успокоилась, но все еще была в ужасе от страшных слов старухи. Та поняла волнение девушки.
— Спите, — сказала она только, — и постарайтесь собраться с силами, потому что скоро они вам понадобятся…
Молох погасила лампу, и во всю ночь темнота и безмолвие царствовали в тюрьме.
На другой день, как обычно, Молох и Венеру отвели в общую залу. Как и накануне, они обе были осыпаны грубыми насмешками и гнусными шутками других заключенных. Только за несколько секунд до той минуты, в которую тюремщики должны были прийти и развести заключенных по их тюрьмам, Молох шепнула Венере:
— Сейчас же, как только я произнесу эти слова: «Ночь, которая начинается, будет длинна…» и так далее — закройте носовым платком свое лицо и не дышите, даже рискуя задохнуться.
— Я сделаю так, как вы хотите.
— Хорошо.
Тюремщики вошли, взяли заключенных и повели их в камеры. Дойдя до конца подземной галереи и в ту минуту, когда тюремщик уже вкладывал ключ в замок, Молох ясно произнесла:
— Ночь, которая начинается, будет длинна.
В то же время она поднесла к лицу тюремщика ящичек, из которого выходил чрезвычайно тонкий и сильный запах. Венера тотчас закрыла носовым платком ноздри и рот и старалась не дышать.
Тюремщик глубоко вздохнул, протянул руки, зашатался, как пьяный, и упал. Молох наклонилась к нему, сняла с пояса связку ключей, потом схватила Венеру за руку и шепнула ей:
— Пойдемте!.. Пойдемте!..
Венера машинально повиновалась. Через несколько шагов старуха прибавила:
