беспокоить его до пяти часов.
– Был ли у него при себе багаж? – спросил Бошан. – Плоский предмет вот такого размера?
– Или рулон? – прибавил я, подумав, что картину можно снять с рамы и свернуть.
– Нет, только небольшой чемодан.
Жандарм попросил книгу, в которую записывают постояльцев. В ней значилось «John Jones, London». Это немного подняло нам настроение, а то мы совсем сникли – очень уж маловероятной кандидатурой на роль хитроумного киллера казался английский барчук. Однако имя «Джон Джонс» выглядело фальшивкой. Я знавал в Америке четырех Джонсов. Одного звали «Элвертон Джонс», второго «Ланселот Джонс», третьего «Мелькисидек Джонс», а четвертого и вовсе «Гудхоуп Джонс», потому что мальчикам с самой распространенной фамилией никто не дает еще и самое распространенное имя. Как в Японии, например, никто не назовет сына «Судзуки Итиро» – это все равно что оставить человека вообще без имени.
– Сейчас мы выясним, наш это к-клиент или нет, – сказал Эраст Петрович. – 21-й номер в бельэтаже. За мной, господа.
Я заглянул в замочную скважину. В тридцать девять лет зрение у меня было отличное.
Кто-то лежал на кровати. Неподвижно.
– Спит, – шепнул я.
Господин кивнул: открывай.
Я вынул из потайного карманчика универсальную отмычку, поплевал на нее и очень деликатно отпер замок.
Жандарма оставили в коридоре, ибо у него скрипучие сапоги и он не учился искусству бесшумного перемещения.
Сначала мы приблизились к кровати. На ней безмятежно посапывал миловидный юноша, по подушке разметались золотые кудри. На убийцу этот херувим был совсем непохож.
Потом господин стал осматривать разложенную на стульях одежду, а я занялся чемоданом. Он был дорогой, хорошей кожи. Я осторожно открыл замочки, сумев не щелкнуть. Поднял крышку.
Очень надеялся увидеть сложенный холст, но увы: внутри были только сорочки, белье да плоская маленькая фляжка, в какие наливают горячительные напитки. Ничего криминального в багаже не имелось.
Послышалось тихое шипение. Эраст Петрович манил меня пальцем.
Улыбаясь, он показал мне рукав синей бархатной куртки – на локте была дырочка.
– Quod erat demonstrandum, – прошептал господин. На латинском языке это означает 証明終わり. И в полный голос позвал: – Бригадир, ваш выход. Арестуйте преступника.
Томившийся за дверью Бошан ворвался с топотом, потрясая револьвером. Грозно закричал:
– Vous êtes en état d’arrestation! [4]
Юноша сел на кровати, хлопая ясными голубыми глазами. Чудесные кудри рассыпались по плечам. В расстегнутом вороте нижней рубахе покачивался многоцветный амулет – эмалевая райская птичка.
– What the fuck? – пробормотал он, из чего можно было заключить, что он вряд ли из хорошей семьи. Дальнейшие высказывания подозреваемого укрепили меня в этом мнении.
Эраст Петрович перевел на английский слова бригадира про арест, и Джон Джонс (буду называть его так) сказал: «Да какого хрена?» Когда же Бошан схватил его за плечо, взвизгнул: «Полегче, дядя!» Это определенно был подросток из нехорошей семьи, а может быть, и вовсе сирота, не получивший совсем никакого воспитания.
Интересно, что изумленным Джонс выглядел, а вот испуганным – нисколько.
– Одеться, обуться-то можно? – спросил он, спуская ноги на пол.
Я внимательно осмотрел его штиблеты, заодно убедившись, что именно они наследили в парке Во-Гарни. Прощупал брюки и пиджак, причем в потайном карманчике первых обнаружил однозарядный пистолетик – миниатюрный, но вполне смертоносный, если стрелять в упор, а из-под лацкана извлек длинную-предлинную иглу. Вид у нее был опасный.
– Какой интересный м-мальчик, – заметил Эраст Петрович. – Бошан, будьте начеку.
Пока интересный мальчик одевался, жандарм держал его на мушке.
– А китаеза кто? – спросил плохой подросток, посмотрев на меня. Взгляд у него был острый и быстрый, как у хорька.
– Кто надо, – невежливо ответил я, потому что с хамами вежливость излишня и потому что мне ужасно надоело все время объяснять: я не китаец, я японец.
– Начальник, причесаться-то можно? – повернулся к бригадиру Джонс. – У тебя пушка, чего я тебе расческой сделаю.
Он взял со столика щегольской футлярчик резной кости – совсем маленький, меньше, чем в ладонь. Держа с двух сторон за кончики, продемонстрировал Бошану: видишь, ничего опасного.
Потом сделал резкое движение – будто развел руками. Футляр разделился надвое, каждая половинка сверкнула сталью. Тут же последовало движение в обратном направлении: два коротких, узких клинка с хрустом вонзились Бошану в уши и остались там торчать – будто у жандарма по бокам головы вдруг выросли костяные рога.
Скорость, с которой осуществилась эта смертоносная операция, была поразительной, но еще быстрее Джонс действовал дальше.
Бошан не успел рухнуть на пол, лишь выронил револьвер, а шустрый юноша уже сунул руку в чемодан, под одежду, и вытянул нечто длинное, поблескивающее, змееобразное. Развернулся в мою сторону, слегка повел рукой, и что-то свистнуло, рассекая воздух. Это был небольшой стальной шар на цепочке – я никогда раньше не видел такого оружия. У меня отменная реакция, и все же я отпрянул недостаточно проворно. Чертова железяка чиркнула меня по лбу, совсем слегка, и тем не менее в глазах потемнело. Полуоглушенный, я ударился задом об пол – в тот самый миг, когда упало тело бедного Бошана. Увы, ему не суждено было стать настоящим сыщиком.
Всё кружилось и плыло. Я тряхнул головой, чтобы прояснилось зрение.
Джонс наскакивал на господина, нанося удары своим свистящим шаром слева и справа. Скорость была поразительной – как у атакующей гремучей змеи.
Эраст Петрович уворачивался, но ему приходилось трудно. Очень уж боек оказался вундеркинд – непонятно, откуда он такой взялся! Я не люблю непонятного и не люблю, когда кто-то хочет убить господина. Поэтому я вынул свой «браунинг» и два раза выстрелил: в правую ногу вундеркинду и в левую.
Он завопил и свалился, а господин с упреком сказал:
– Маса, зачем ты это сделал? Стрелять я тоже умею.
– Извините, рассердился, – ответил я. – Э, ты куда?
Это я обратился к Джонсу, потому что он не угомонился, а пополз по полу, на локтях, причем не к двери, а в противоположную сторону – наверное, очумел от боли.
Он дополз до чемодана, и я снова вскинул пистолет, готовый, что утомительный подросток достанет еще какое-нибудь орудие убийства. Но нет, он схватился за фляжку.
Снова грохнуло. Это выстрелил «герсталь». Пуля попала в златоволосый затылок, проделав дырку точно посередине. Джонс застыл.
Я кинулся к нему, перевернул. Голубые глаза затуманились, губы растянулись в мечтательной улыбке.
– Рай, – услышал я тихий шепот, – я в рай, и тьфу на вас на всех…
Взгляд застыл, губы сомкнулись. Он был мертв.
Наступила моя очередь предъявлять претензии.
– Зачем вы его укокошили, господин? Кто теперь удовлетворит наше любопытство? Неужели мы так и не узнаем, почему Джонс убил
