– Да, – ответила я. – Думаю, я смогу вырезать для вас такие свечи с вашей помощью. Разумеется, я не осмелюсь взять эти портреты для работы у себя в мастер…
– Нет. Нет… я надеялась, ты сможешь работать здесь – по крайней мере, несколько часов каждый день. Мы сделаем так, чтобы тебя сопровождали во дворец и обратно, конечно. Николас Саттон вполне достоин доверия, он скромен и надежен. У меня поблизости есть для тебя комната для работы, и в ней запас прекрасного дорогого пчелиного воска. Дело в том, – сказала она шепотом, мне приходилось почти читать по губам, – что я хочу иметь – за хорошую плату – не свечи, а изображения детей в натуральную величину. Не для их гробниц в Аббатстве, а только для меня. Я показала бы тебе этот воск. Не здесь. А в комнате, которую я приготовила для работы, если ты пойдешь взглянуть на нее.
«Если я пойду?» – подумала я, ведь эта женщина может просто приказать мне.
– Я к вашим услугам, – заверила я ее.
К моему удивлению, Ее Величество повела меня не к той двери, через которую я вошла в комнаты, а к другой, скрытой за большим тканым настенным ковром, на котором была изображена Богоматерь с Христом на коленях у подножия распятия. Мы пересекли короткий ярко освещенный коридор и прошли в другой.
У меня учащенно забилось сердце. Стены были сложены из тяжелых толстых камней. Два светильника неярко горели у поворота и на другом конце коридора. Я увидела хорошо освещенную тесную комнату с низким потолком. Королева вошла, но я задержалась. Во всяком случае, в комнате размером десять на двенадцать футов была в углу другая маленькая деревянная дверь, и мне захотелось убежать через нее. Непослушными руками я ухватилась за дверной косяк. На лбу выступил пот. Я слышала удары собственного сердца. Меня охватил страх, что весь дворец вот-вот обрушится на меня и погребет навсегда.
– Я… Я боюсь небольших замкнутых пространств, – выпалила я, надеясь, что не покажусь трусихой королеве, которая в юные годы вынуждена была укрываться в Аббатстве во время гражданской войны.
– Тогда мы будем держать вон ту дальнюю дверь открытой, и ту, в которой ты стоишь, тоже, – сказала она и взяла меня за руку, словно была моей близкой подругой или сестрой. – Видишь, – сказала она, показывая свободной рукой, – вот четыре куска прекрасного воска для лиц и рук, а я позабочусь об одежде, набивке для тел, волосах… я могу отрезать свои собственные, они подойдут наилучшим образом.
– Ч‑четыре? – заикаясь, переспросила я. Я была польщена и испугана тем, чего она от меня ждет. Чего она хочет? Чтобы я сделала два изображения ее умерших детей или больше, на случай, если умрет кто-то еще? Здесь было какое-то ужасное несоответствие, я чего-то не понимала.
– Две статуи моих усопших детей и две моих убитых царственных братьев. Они все должны быть у меня, священные, уцелевшие хотя бы таким образом, если я не сумела спасти их жизни. Я буду направлять тебя в том, что касается сходства с моими бедными усопшими братьями – Эдуардом, которому трон принадлежал по праву, и маленьким Ричардом, герцогом Йоркским, который должен был стать королем, если бы что-то случилось со старшим братом. И все это должно оставаться тайной, известной только нам, поклянись!
Широко раскрыв глаза, касаясь спиной камня, я могла только кивнуть. Пусть она окружит меня почетом и даст мне целое состояние, но ради всех святых, во что я ввязалась? По спине у меня пробежали мурашки, ведь она хотела от меня гораздо большего, чем я могла сделать с простой свечой. Была ли наша дорогая королева – да и я сама – преданной и любящей или безумной?
Глава третья
Миссис Верайна Весткотт
Поплотнее завернувшись в халат, в теплых домашних туфлях, я в этот вечер расхаживала по спальне. И не могла поверить своему везению – или это было невезение? Сумею ли я выдержать длительную работу в этой похожей на склеп комнате, где будут лежать восковые фигуры четырех умерших детей?
И хватит ли мне умения? Что, если моя работа не понравится королеве? Я не сомневалась, что сумею вырезать эти лица, да и руки тоже, но они не должны остаться мертвенно-бледными. Елизавета Йоркская хочет видеть спящих детей на кроватях, а не трупы на гробницах. У меня сохранился отцовский, написанный от руки травник, где говорилось, какие корни могут придать воску живые оттенки. Хотя я наблюдала, как он окрашивает воск, сама никогда не пыталась сделать даже цветную свечу, только черные для похорон, которыми мы все время торговали. Или я могла бы договориться с кем-нибудь, чтобы моим восковым фигурам придали подобие жизни. Возможно, итальянский художник, синьор Фиренце, тот человек, чью кандидатуру можно было бы обсудить с королевой. Или вот еще: мастерская Кристофера производит лучший сургуч для запечатывания писем, чтобы придать расплавленной смеси красноватый оттенок, он добавляет разведенную маслом краску в порошке. Быть может, чуточка его киновари [14] придаст оттенок живой плоти этому прекрасному cera Bianca [15], купленному королевой. Но как я сумею утаить все это от моих родных и друзей… и от Кристофера? Нужно придумать какое-то объяснение, такое, чтобы самые близкие могли в него поверить.
Услышав полуночный звон колоколов церквей Сент-Мэри-Абчерч и Сент-Суитинс, я погасила свечу и заставила себя лечь. Плотно задернула полог, чтобы не дуло, взяла в постель плетеный обруч и мячик Эдмунда и уставилась в темноту под балдахином. Слова королевы вновь и вновь раздавались у меня в ушах… смерть ее маленькой дочери и Эдмунда… лицо моего Эдмунда… мне не нужно вырезáть лицо моего сына для королевы.
И два ее брата, совсем мальчики, так называемые пропавшие в Тауэре принцы. Их дядя, Ричард, герцог Глостерский, брат короля Эдуарда IV, как предполагают, поместил их туда ради безопасности после смерти их отца-короля. Настоящему наследнику, королю Эдуарду V, было тогда двенадцать лет. Вскоре Глостер провозгласил себя королем Ричардом III, утверждая, что мальчики незаконнорожденные, потому что их отец подписал брачный контракт с другой женщиной до женитьбы на их матери.
Вдовствующая королева, мать мальчиков, и их сестра, ныне царствующая королева, нашли убежище в Вестминстерском Аббатстве после того, как Эдуарда V забрали в Тауэр. Наша теперешняя королева была старшей дочерью и защитницей остальных детей, множества дочерей и еще одного брата, который пока еще был с ними, Ричарда, герцога Йоркского. Но советники и епископы короля Ричарда добились того, чтобы королевская семья разрешила младшему принцу быть спутником брата в Тауэре.
Затем случилось несчастье, неразгаданная тайна нашего времени. Оба мальчика просто исчезли. Ходило множество слухов, утверждавших, что их дядя, ставший королем, разделался с ними, чтобы расчистить себе путь к трону. Но враги теперешнего короля Генриха VII – а их было много, несмотря на то что он с Божьей помощью одержал победу над королем Ричардом при Босворт-Филде – распространяли слухи, что это Генрих Тюдор отдал приказ умертвить мальчиков, чтобы они не стояли не его пути. И женился на их сестре, чтобы прекратить распри Ланкастеров и Йорков. Все это касалось пропавших принцев – но никак не Ее Величества. А теперь касается и меня.
Королева Елизавета Йоркская
После того как все во дворце затихло – мне было слышно медленное, ровное дыхание придворных дам с их кроватей на колесиках на другом конце комнаты, – я встала и набросила накидку поверх пеньюара. Подобно босому кающемуся грешнику, я направилась в темноте в каменную комнатку, которую стала считать своей другой спальней. Когда за моей спиной зашелестел ковер, я вздрогнула, представив себе, что случится, если обнаружится, что я исчезла, и мои дамы поднимут шум и крик и пошлют за королем. Жаль, что никто не поднял такой тревоги, когда мои братья исчезли из Тауэра. И до сих пор никто не говорит ничего, кроме того что они пропали. Сейчас мы уже знаем, что они исчезли, то есть пали от чьей-то безжалостной руки.
