Теперь бритты, с которыми столкнулся Валерий, оказались в ловушке; сотни воинов собрались между двумя линиями легионеров и крепостной стеной. Некоторые пытались спастись, взобравшись на крепостной вал, но от лучников, стоящих у подножия холма, не было убежища. Среди оставшихся раздались резкие крики, и Валерий понял, что они призывают к пощаде. Но пощады не будет. Только долгий сон римского мира.
Римский легион был машиной для убийств, и теперь он наблюдал за работой этой машины. Никакое силурское мужество не могло изменить исход. В замкнутом пространстве длинные мечи бриттов практически не имели места для размаха, и когда они его делали, они тратили свою силу на три слоя твердой древесины, из которых состоял легионерский щит. Гладий был другим. Вонзаясь между щелями в стене щитов, короткие, острые как бритва мечи вонзались в живот и пах, а затем проворачивались и высвобождались, оставляя зияющую рану, которая заставляла человека молиться о смерти. Затем большие щиты двинулись вперед, и мечи снова замелькали. Легионеры Первой когорты работали с нарочитой концентрацией, не делая различий между старыми и молодыми, смелыми и боязливыми. Кельты были зверями, которых нужно было убить. Сначала, Валерий был очарован этим крайне дисциплинированным отсутствием человечности, неумолимым ритмом смерти, который в конечном итоге оставлял у предполагаемых жертв отвисшие от ужаса челюсти и лишал их воли даже к самозащите. Но очарование исчезло, когда отдельные детали резни всплыли в его памяти. В тот момент, когда он почувствовал, что какой-то хрупкий барьер в его разуме угрожает рухнуть, он повернулся и ушел сквозь хаос победы.
Выжившие женщины и дети прятались в поисках защиты среди обломков глинобитных хижин у южной стены. Неподалеку тела старейшин, которые всего несколько мгновений назад стояли рядом с ними, все еще дергались бесформенной кучей. Валерий изучал пленников, но ни один из них не встречался с ним взглядом. Он вспомнил скот, предназначенный для убоя, встревоженный запахом крови тех, кто ушел раньше, но был беспомощен, чтобы избежать своей участи. Тем временем вокруг него продолжались бои: небольшие стычки с участием групп воинов, защищавших западные ворота; отдельные бритты спасались бегством от дюжины легионеров, все еще потерянных в безумии битвы. Воздух наполнился криками. Но один крик был другим.
Это был детский крик чистого ужаса.
Он знал, что должен уйти: что такое еще одна детская жизнь на этой бойне? Но крик повторился, и он понял, что он исходит из одной из немногих уцелевших хижин менее чем в двадцати шагах от него. Двое легионеров стояли в дверях спиной к нему рядом с скрюченным телом женщины в рваном сером платье. Он прислонил свой щит к ограде ближайшего загона для животных и направил острие своего гладия ниже уха ближайшего человека. Легионер замер.
— Первое правило войны, солдат, — тихо сказал Валерий. — Если ты не будешь думать о работе, тебя убьют.
Второй легионер повернулся с нервной ухмылкой. Он вопросительно посмотрел на первого солдата, но Валерий покачал головой и продолжал нажимать на меч ровно настолько, чтобы тот оставался честным.
— Там нет ничего, что вы хотели бы видеть, командир.
— Думаю, я должен решить это сам, солдат. Из какой вы центурии?
— Третьей, второй когорты, командир. Мы...
Приглушенный крик отчаяния прервал его слова, и Валерий протиснулся мимо него и вошел в хижину. Сначала он ничего не мог разглядеть в темноте, но, когда его глаза привыкли к полумраку, он услышал ритмичное шарканье и проследил его до белого пятна позади хижины. При ближайшем рассмотрении пятно было идентифицировано как пара мужских ягодиц, вздымающихся и упирающихся во что-то под ними. Он резко пнул по ягодицам, и вздымание прекратилось. Мужчина повернул голову и уставился на него. Бледные глаза больше не были ничего не выражающими. Они могли принадлежать бритту, которого Валерий, убил ранее. Единственная разница заключалась в том, что у Креспо убийственная ярость была более контролируемой.
— Иди и найди себе шлюху. — Голос центуриона был невнятным от похоти и содержал явное предупреждение. Он презрительно отвернулся и начал нарочито раскачивать бедра взад и вперед в грубом, почти неистовом движении. Через его плечо Валерий мог видеть два испуганных, полных боли глаза. Он помнил крики и удивлялся, почему девочка — ей могло быть не больше двенадцати лет — теперь молчит. Затем Креспо снова пошевелился, и он понял. Одной рукой он удерживал свою жертву, а другой центурион просунул кинжал между губ девушки, приставив острие у задней части ее горла. Ему нужно было только переместить свой вес, и она была бы мертва. Валерий чуть не задохнулся от нахлынувшей на него волны отвращения. Он повернулся, словно собираясь уйти, затем развернулся и со всей силы нанес удар, который попал Креспо по боковой части головы, отбросив его подальше от девочки и выбив кинжал из его рук.
Такой удар заставил бы более слабого человека потерять сознание. Однако Креспо только покачал головой и бросился через хижину. Валерий смог наполовину уклониться от атаки, но Креспо поймал его с достаточной силой, чтобы вывести его из равновесия и отправить в полет его собственный меч. Кулак нанес скользящий удар ниже левой щеки Валерия, и он почувствовал, как пальцы вцепились ему в глаза. Он ответил собственным ударом, который попал центуриону в подбородок и отбросил его назад, так что он споткнулся и чуть не упал. Когда он наклонился к полу, Валерий подумал, что оглушил его или вывел из строя, но Креспо выпрямился, в его правой руке сверкнул нож.
Сицилиец не колебался. Он шел быстро, держа кинжал низко, острием вверх и делая ложные выпады вправо и влево, но Валерий знал, что он нацелится на мягкую плоть нижней части живота прямо под доспехами. Он не сомневался, что Креспо хочет его убить, но при виде клинка не почувствовал страха. Именно это сделало его солдатом. Инстинктивно он знал, что быстрее своего противника. Он позволил центуриону приблизиться, прежде чем повернуться так, чтобы удар пришелся по левому боку. Лезвие ранило его бедро, и он задохнулся от молниеносной боли, но жертва того стоила. Повернувшись, он схватил руку Креспо с ножом обеими руками и, используя инерцию этого человека, швырнул в центральный столб хижины с силой, от которой сотряслась вся конструкция. Незащищенное лицо центуриона приняло на себя большую часть удара, и он отшатнулся, выплевывая кровь и зубы, один глаз уже заплыл у него и закрылся. Тем не менее он сохранил силы, чтобы, пошатываясь, двинуться к Валерию. Неужели этот человек никогда не сдастся? Трибун позволил Креспо сделать два неуверенных шага, а затем шагнул вперед и врезал укрепленной перемычкой шлема центуриону в лоб, отбросив его, как быка, сраженного топором.
Валерий поднял свой меч и встал над распростертым телом. Он вспомнил чувство силы, когда убил бритта, и подавил желание испытать его снова. Было бы аккуратнее. Креспо был способен на все. Он никогда не простит и не забудет позор поражения. Но момент прошел быстро, и все, что чувствовал Валерий, было странной пустотой.
Всхлип привлек его внимание, и он обернулся и увидел девочку, стоящую обнаженной у задней стены хижины, прижав одну руку ко рту, а другой прикрывая гениталии. Свежая кровь залила внутреннюю часть ее бедер, и Валерию пришлось отвести взгляд.
— Ты! — рявкнул он на одного из двух легионеров, смотревших широко раскрытыми глазами из дверного проема. — Укройте ее и отведите к остальным. Он бросил последний полный отвращения взгляд на фигуру на полу, шумно храпящую через сломанный нос. — Когда он очнется, скажи ему, чтобы явился к легату.
Глава IV
— Ты дурак, Гай Валерий Верренс. Ты должен был убить его и покончить с этим. Вместо этого ты обременяешь меня проблемами, в которых я не нуждаюсь, и бумажной работой, на которую у меня нет времени. — Валерий стоял по стойке смирно перед столом легата, как раз там, где должен был стоять Креспо. Легат поджал губы и нахмурился. — Ты действительно думал, что я арестую Креспо? Этот человек может быть всего лишь центурионом, но у него есть могущественные друзья. Когда я принял командование этим легионом, я получил хвалебные письма о нем от трех моих предшественников. Смотри! — Он помахал документом, который читал. — Один из них теперь консул, другой – военный советник императора. Мне не нужны такие враги.
