Ознакомительная версия.
И действительно, в дальнейшем он всегда поддерживал меня и заступался, если кто уж слишком наседал. И что интересно, никто наперекор ему и слова не говорил. Джон умел внушить уважение.
Моё первое плавание запомнилось не только мукой морской болезни, но и ощущением новизны, романтикой морских странствий. Поначалу я не мог насмотреться на океан, на разрезаемые форштевнем волны, на чаек, круживших над парусами. Но бездельничать мне не давали, и работа стала занимать всё больше времени. Я работал по шестнадцать часов в сутки, и не единожды жалел о покинутом доме. Усталость брала свое, первый восторг проходил, и скоро я привык к кораблю и окружавшей его воде, и больше не находил в них ничего нового.
Приходилось много работать, много больше, чем дома. Джон говорил мне, что я сам позволяю команде ездить у меня на спине, но как я мог перечить капитану или старшим матросам? Я пробовал отлынивать от работы, но все попытки бунта заканчивались хорошей трёпкой либо потерянным ужином, и приходилось покориться. Не раз в такие минуты я сожалел о такой лёгкой, как казалось по сравнению с нынешним моим положением, домашней работе. Я помогал на камбузе, драил кастрюли, качал помпой вонючую воду из трюма, прислуживал капитану, принося ему в каюту то одно, то другое. Капитан давал мне ключи и гонял в трюм то за едой, то за выпивкой, в то время как штурман Дэвис вёл судно и управлялся с командой один. Капитан был скорее пассажиром. Являясь владельцем судна, он мог позволить себе не напрягаться работой. Лишь в редкие дни капитан от скуки становился на вахту, да и то ненадолго — он посылал меня за шкипером или боцманом и, жалуясь на мигрень, просил сменить его.
Став моряком, я выполнял ту же работу, что и дома. Мне приходилось доить коз, убирать за ними и кормить, ощипывать кур и чистить рыбу.
Три козы были заперты в большом загоне, где можно было разместить маленькое стадо. Я удивлялся крепости клетки, не зная ещё тогда, для чего на самом деле она предназначалась.
Был на корабле кот, прозвали его Проглотом. Это дикое существо обитало в трюме и питалось крысами. Не удивлюсь, если некоторые из матросов даже не догадывались о его существовании. В руки Проглот никому не давался, при виде людей давал дёру и прятался так, что нипочём не сыскать. Зато крыс давил исправно, и когда не был голоден — складывал добычу у трапа. Мне приходилось выносить дохлых тварей и выбрасывать за борт.
Я очень любил кошек. Мне стало жаль трюмного жильца, и по возможности я старался приберечь немного молока и угостить кота. И ещё я приносил ему пресную воду.
Первое время он не прикасался к молоку, пока я оставался в трюме. Но затем, понемногу, стал ко мне привыкать и уже не прятался при моём появлении, а ждал угощения.
И лишь спустя долгое время я смог его словить и удержать в руках. Тварь оцарапала мне грудь и едва не искусала лицо, но я держал его крепко и гладил, говоря успокаивающие слова.
Таким образом мне удалось приручить пушистое животное, и я стал единственным человеком на борту, кому Проглот давался в руки…
Ещё много неприятностей доставлял мне бывший юнга Хэнк Манки. Проворный юноша с копной нечёсаных волос, длинными руками и скверным характером. Ещё вчера его гоняли по палубе, заставляя выполнять грязную работу. Теперь появился я, и Хэнки Манки получил превосходство. В сравнении со мной он выглядел бывалым моряком.
Напрямую он ко мне не приставал, нет. Но когда команда бралась за дело, ставя меня на подхвате, он демонстративно командовал мной больше всех. Знал, что в драку я не полезу, так как напрямую он меня не оскорблял. Он подтрунивал надо мной, выставлял недотёпой, тем самым поднимая свой авторитет перед командой. По правде говоря, он вёл себя не хуже и не лучше других, но если от бывалых моряков обидные слова я терпел, то вчерашний мальчик для битья раздражал меня до безумия.
Так у меня появился первый враг.
Товарищами на борту «Кадогана» я мог назвать лишь двоих — Джона и штурмана Дэвиса.
Штурман был похож на морского льва. Невысокий, лысоватый, но с крепкими ногами и зычным голосом, которым он пользовался лишь для того, чтоб отдавать команды. Он курил трубку и любил напевать песни, когда скучал на вахте. Образования не имел, читал с трудом, но опыта в вождении судов ему было не занимать. И он очень любил море. По его собственным словам выходило, что родился он на корабле, а на суше он бывал лишь затем, чтоб наделать отпрысков и замолить новые грехи в церкви.
Дэвис был энергичным человеком. Несмотря на некоторую замкнутость в обычном общении, он становился неумолкаемым, если разговор заходил на интересную ему тему. Он был из тех людей, кто поддаётся крайностям.
Я с интересом наблюдал, как штурман управляет кораблем. Как определяет место с помощью астролябии и, сверяясь с компасом и картой; как выправляет курс, поворачивая руль или приказывая взять тот или иной галс. Он замечал мой интерес. Со мной он делался разговорчивым, и за раз говорил больше, чем с другими за день. Но никогда не нагонял и не ругал, если я неправильно выполнял команду. Во многом он напоминал покойного Хетча. Возможно, именно потому мы сошлись.
Дэвис часто говаривал, что из меня выйдет толк. Очень ему нравилось то, что я умел читать и кое‑как писал. Может, поэтому он и выделял меня из всей команды. И очень часто, занимаясь делом, он подзывал меня и объяснял, что делает. С удовольствием разъяснял он тонкости своего дела, благо основы учения, заложенные стариком, крепко засели в моей голове. Как пользоваться квадрантом, как определять при помощи лага скорость корабля и отмечать пройденный путь на карте. Другие моряки не проявляли к подобным занятиям никакого интереса, предпочитая поваляться в холодке или сыграть в кости на баке, благо капитан позволял подобные развлечения. Я же впитывал в себя новое с радостью и воодушевлением молодости. Где еще я пройду такую школу, если хочу стать капитаном в будущем? Штурман Дэвис поощрял мой интерес. Ему нравилось быть учителем, нравилось моё внимание.
— Мы как рак отшельник и актиния, — говорил он, — разные, но приносим пользу друг другу.
Не имею понятия, какую пользу приносил ему я. Но знания, подаренные мне опытным штурманом, поистине являлись бесценными.
— Возможно, Билли, у меня где‑то есть сын, я достаточно погулял в молодости! Я вот уверен, что он похож на тебя. Да и годами подходит… Будь он со мной, я бы сделал из него человека. Ну а пока сделаю моряка из тебя, если ты не против!
— Спасибо, сэр!
— Сэр! — он словно посмаковал это слово, причмокнул губами. — Может, на старости, когда не смогу держаться на ногах, я осяду где‑нибудь на берегу, у моря, я стану называться «Сэром». Да только не сейчас.
Ознакомительная версия.
