Громовая Стрела ударил копьем по руке русского. Тяжелый нож упал с ладони и ушел в снег по кончик рукоятки. Только золотой доллар ехидно поблескивал. Молодой вождь занес назад свое копье, замахнувшись для удара. Сейчас насаженная на его конце острая, как бритва, пальма вонзится в грудь и выйдет меж лопаток. Андрей бросил ружье, но не отвернулся и не опустил глаз. Что ж, он умрет, как русский, как офицер!
— Ты опять идешь по ложному следу, Громовая Стрела. — Длинными тонкими пальцами Красное Облако схватил копье за древко и с силой нагнул его острие к земле. — Нож снят с мертвых костей. Нож ржавый, посмотри. Зачем говоришь с касяком громким голосом, анкау волчьих людей?
Андрей вытащил нож из снега и высоко поднял его.
— Смотрите, ттынехи! Красное Облако сказал правду. Нож ржавый. Я снял его с мертвых костей.
Громовая Стрела положил копье на плечо и, повернувшись, по-медвежьи на пятках, отошел, но недалеко.
— У тебя беда, Добрая Гагара, — указал Красное Облако на убитых собак и поломанную нарту. — Как ты будешь пробивать тропу! Бери моих собак, бери мою нарту. Надень свои длинные «лапки» и направь их по нашему следу. В наших долинах, лесах и горах много зверя. Мы будем вместе охотиться. Ты привезешь на редут полную нарту мехов. Нет, привезешь две нарты мехов. Я сказал.
Зверовщик, потирая ушибленную копьем руку, посмотрел на Громовую Стрелу. Лицо индейца было бесстрастно, глаза полузакрыты. Он словно дремал, опершись обеими руками на копье.
«Черт его знает, при случае укокошит и глазом не моргнет! — подумал Андрей. — Отказаться разве от их гостеванья? Обидится тогда крепко Красное Облако, а он мужик хороший. И еще смеяться будет — струсил, касяк! Нет, не посрамлю русского имени. Медведя бояться — от белки бежать!.. »
— Если анкау волчьих людей не будет больше кидаться на меня, как рысь, и говорить со мной громким голосом, я пойду с вами, — улыбнулся русский.
— Не буду кидаться, как рысь, не буду говорить громким голосом, — ответил Громовая Стрела, не меняя позы и не поднимая глаз.
— Хорошо. Но сначала я зарою в землю мертвые кости. Таков закон белых людей.
— Уг. Делай по закону белых людей. Мои юноши помогут тебе поднять землю для мертвеца, — ответил Красное Облако.
Когда на месте костра поднялся могильный холмик, солнце уже скрылось. Зари не было. Сразу пришла ночь, вспыхнувшая вдруг зелеными, желтыми, красными и фиолетовыми огнями северного сияния. Мертвенно-холодное пламя металось по небу в неистовом, бесшумном разгуле, и освещенные им лица людей казались мертвыми. На снег легли от людей и собак длинные, до горизонта, тени. Они шевелились при переливах небесного пламени, будто пытаясь встать. Индейцы, закрыв в страхе ладонями глаза, шепотом молились Киольи, духу северного сияния.
Андрей подошел к своей упряжке, уже не нарте, а тобоггану. Его собаки и подпряженные собаки индейцев приглушенно рычали друг на друга, но свалку начать не решались. Молчан сидел на снегу мордой к упряжке и молча смотрел на рычащих псов. Зверовщик обнял пса за шею и шепнул ему в ухо:
— Гости мы или пленники, как думаешь, Молчан?
Пес молча ткнулся мордой ему в колени. Он чувствовал, что на сердце хозяина неспокойно.,
— Кей-кей!
Кнут русского щелкнул громко и резко, словно выстрел. Собаки влегли в алыки, царапая когтями снег. И сразу зазвучала бездомная, бесприютная, наводящая тоску песня полярных странствий, — хруст, звон и визг сухого, прокаленного морозом снега.
Следы, следы, следы…
«Четверки» песцов и волков, ровная «нитка» лисы, не то лапоть, не то валенок шатуна-медведя, пушистый след рыси, «вздвойки» и «сметки» зайцев, точечки шедшей низом белки, широкая лапа выдры, мелкие следочки словно на цыпочках прошедшего щеголя соболя, «двухчетки» куницы, «челночок» горностая, длинный шаг лося, «порои» оленей, «нырки» куропаток…
Русский зверовщик Андрей Гагарин теперь своими глазами увидел, как велики охотничьи богатства этого неизвестного до сих пор русским края, холмистого внутреннего плато Аляски. На сотни верст тянулись не виданные нигде, ни в каких других странах, причудливые леса, где перемешались канадская и черная ель, аляскинский кипарис-душмянка, драгоценная, как красное дерево, сосна-цуга, и здесь же — российская береза, осина, ольха и шиповник. И всюду следы зверей и птиц. Иногда нарыски были так густы, что, казалось, красный пушной зверь бежал здесь стаями.
Андрей вместе с индейскими охотниками стрелял оленей-карибу на равнинах и диких козлов в ущельях предгорий, настораживал западни и капканы на соболей, горностаев и куниц, в нескончаемых чернолесьях, ставил верши из еловых ветвей на водяную крысу, ременными сетями вытягивал из-подо льда через проруби бобров и ловил выдру, догоняя ее и хватая за хвост. Тут нужна была большая ловкость, чтобы быстро, одним взмахом ножа, распороть ей брюхо, иначе зверь, остервенясь, обернется и нанесет охотнику смертельные раны.
Они шли по великому ледяному щиту Юкона, по льду Тананы и бесчисленных мелких рек и озер, они спускались по Сушитне почти до русских редутов, дошли до стойбищ плосколицых алеутов-чугачей и снова поднимались по Кускоквиму на север. Здесь в низине междуречья, в самой многолюдной когда-то местности, они увидели вымершие стойбища или только ямы огнищ сожженных жилищ. Здесь прошла страшная «корявая болезнь» — оспа: отчаявшиеся люди, еще не заболевшие, но чуявшие неизбежный конец, сожгли себя вместе с женами и детьми. Жирные ленивые собаки, всю зиму пожиравшие трупы своих хозяев, пытались было пристать к охотникам, но племя отогнало их стрелами и метнулось испуганно в сторону, как оленье стадо от ружейного выстрела. Ттынехи знали «корявую болезнь», у них было много людей с рябыми лицами, были кривые и ослепшие после болезни. До прихода русских Аляска не знала оспы.
На север они поднялись до реки Уналаклик, впадающей в залив Нортон. По реке этой издревле проходила граница между индейцами и эскимосами. На север и запад от Уналаклика шли стойбища эскимосов-улукагмютов и малейгмютов, и переход этой реки был уже объявлением войны. У индейцев считалось делом молодечества, прикочевав к Уналаклику, переправиться на ту сторону и пограбить богатые песцами и соболями жила эскимосов. Но Красное Облако запретил своим людям переходить границу и послал эскимосам таловые ветви, знак мира и дружбы. Его примеру последовал и Громовая Стрела. Вороны и Волки кочевали и охотились вместе. Андрей заметил, что вообще во время этого зимнего похода Красное Облако избегал набегов, стычек и перестрелок с кем бы то ни было, избегал хотя и малой, но коварной и кровавой «индейской войны», которая у индейцев считалась обычным жизненным обиходом. Русский обратил также внимание на то, что вождь вороньих людей задерживался на несколько дней на стойбищах, где жили вожди других ттынехских родов, и подолгу совещался о чем-то с ними. На совещаниях этих всегда присутствовал и Громовая Стрела. У Андрея создалось даже впечатление, что Красное Облако водит вороньих и волчьих людей из края в край по всей необъятной юконской низине не ради охоты, а именно ради этих таинственных совещаний вождей. Только стойбища родственных такаякса-ттынехов обошел Красное Облако и не совещался с их анкау. Андрей, знавший, что у такаяксов побывал Белый Горностай во время зимнего своего похода 1843 года, и намеревавшийся расспросить их о Загоскине, был удивлен и огорчен этим объездом и спросил Красное Облако, почему тот не захотел встретиться со своими сородичами.
