Да, еще девчонкой я любила проникать в чужие сады, когда мне хотелось есть после долгих прогулок. Мне отлично известно, у кого на Крите растут самые вкусные плоды! К примеру, этот виноград хорош, но на участке старого Агазона грозди крупнее и слаще. А Дорасеос выращивает восхитительные фиги и инжир… Но у него большая семья, поэтому лучше вознаградить его за угощение. Он сделает вид, что не может принять плату от царевны, но на самом деле будет благодарен.
— Ты удивительна, — недоверчиво покачал головой Орест.
— Отчего же?
— Обычно так ведут себя мальчишки в деревнях. Я тебе даже завидую. В Микенах царским особам не приходит в голову воровать ягоды.
— Отец всегда смотрел на мое воспитание сквозь пальцы. Моя мать умерла от болезни, когда я была совсем маленькой. А брат родился от одной из наложниц царя — это произошло сильно позже, и какое-то время я была любимым ребенком, единственной наследницей… Отец никогда не возражал против того, что я вела себя более самостоятельно, чем полагается юной царевне. Он гордился моими успехами и прощал мелкие проказы.
— Это многое объясняет, — сказал Орест.
— А теперь у него есть Идамант, которого он хочет воспитать по своему подобию… и наверняка в этом преуспеет. Только вот меня уже поздно переделывать в милую и послушную девочку. Я выросла дерзкой и знаю, чего хочу. Даже если это не соответствует правилам приличия.
— И не нужно. Мне именно это в тебе нравится… Красть по ночам виноград после бурной любви хоть и непристойно, зато незабываемо.
— Если так, то твоя жизнь до знакомства со мной была несколько скучновата, — усмехнулась царевна. — Пойдем дальше?
Никта, богиня ночной тьмы, обходила свои владения. Ощутимо похолодало, воздух казался застывшим, однако земля оставалась теплой — не желала отдавать накопленное за день тепло. То тут, то там на склонах холмов и в темных глубинах кипарисовых зарослей вспыхивали огоньки: где-то припозднившиеся селяне грелись у ночного костра, где-то несли свой дозор стражники. Кносский дворец уже был совсем близко. Гермиона то и дело поворачивала голову и всматривалась в профиль Ореста. Почувствовав очередной взгляд царевны, тот спросил:
— Что-то не в порядке?
— Это очень странно, — помедлив с ответом, царевна сломала подвернувшуюся веточку. — Стоя рядом с могучими воинами, чью силу и доблесть превозносили до небес, я желала упасть в объятия какого-нибудь сладкоголосого сказителя с длинными ресницами. А когда рядом оказывался кто-то подобный… Все было как раз наоборот. Я желала поступков, а не чарующих слов. Такова вечная женская загадка. Мы всегда недовольны своим выбором! Рядом с сильным втайне вздыхаем о чуткости и уме, рядом с мудрым и понимающим жаждем храбрости и грубой силы.
— И к какому же типу мужчин ты относишь меня? — улыбнулся Орест. Казалось, услышанное его позабавило, но критянка поняла, что ее возлюбленный смущен. — Чего именно тебе недостает?
Гермиона несильно хлестнула его по плечу сорванным прутиком, будто останавливая зарождающиеся сомнения:
— Ты для меня и то, и другое, Орест. Вот что я хотела сказать. Впервые я не чувствую, будто в моей жизни чего-то недостает. Наверное, именно так и влюбляются.
— Ты удивительно хорошо умеешь подбирать слова.
Хотя в темноте выражения лица Ореста было толком не разобрать, Гермиона была уверена: в этот момент он напоминал сытого и довольного кота. Ей стало смешно. И немного грустно, совсем чуть-чуть.
— Хотя нет. Одного все-таки не хватает…
— Чего же?
— Чтобы ты остался здесь… Не говори мне, что это невозможно.
— И не подумаю. Я сам этого хочу.
— Вот как? — Гермиона резко остановилась и недоверчиво сощурилась. — Ты сейчас серьезно?
— Конечно! — боги, как звучал его голос! В нем смешались восторг, негодование… и что-то еще. Словно микенец разминался перед прыжком в неизвестность с крутого обрыва.
— Совсем недавно ты говорил о скором возвращении. Если мои ночные таланты так тебя поразили…
— Дело в другом. Я не знал твоих чувств. Еще недавно мне казалось, что мое присутствие тебя огорчает. Но теперь… Теперь я познал на Крите настоящее счастье! Да и раньше этот остров был мне по душе.
Микенский царевич пару раз глубоко вздохнул, будто обдумывая следующие слова. Гермионе хотелось засыпать его вопросами, но она решила не торопиться, поэтому хранила тишину. Лишь пойманный луной блеск в глазах критянки и выдавал ее нетерпение.
— Мне все равно придется вернуться домой, Гермиона. Времена сейчас тяжелые, идет война. Я хоть и отказался от престола, но все же остаюсь сыном своей матери… И о сестрах я тоже беспокоюсь. Мне нужно увидеться с семьей. И мои моряки желают того же: в Львином городе у них живут родители, братья, сыновья… Я решил, что оставлю в Микенах товары, распущу команду, узнаю последние новости и постараюсь помочь брату в делах — если он примет мою помощь, конечно, — Орест пожал плечами. — Когда с этим будет покончено, я найму корабль и вернусь на Крит уже как простой путешественник… чтобы остаться здесь. С тобой.
— Я буду ждать. Надеюсь, что отец не пожелает пристроить меня до твоего возвращения. Хотя у него ничего не получится! — Гермиона гордо вскинула голову.
— Мы можем поступить иначе. Пойдем к нему завтра, вместе?
— Подожди-ка, — глаза Гермионы округлились.
— Я собираюсь попросить у Идоменея твоей руки. Если ты согласна и он одобрит, никто больше тебя не тронет! А я вернусь так быстро, как только смогу…
Царевна получила уже второе предложение, но как будто совершенно другое. Сложно было ответить «нет» темноволосому красавцу перед ней. В прошлый раз, говоря с Неоптолемом, критянка была взбешена, а сейчас ее грудь будто сжал, затрудняя дыхание, медный обруч. Но чувство это казалось почему-то сладостным, а не болезненным.
Она знала Ореста совсем недавно… Однако этот мужчина волновал ее сердце, как никто иной. Стоило ли медлить и тянуть с ответом? Гермионе больше всего на свете хотелось согласиться, хотя она прекрасно понимала: это навсегда изменит ее жизнь.
— Я не ожидала, что это произойдет так быстро, — слова дались ей не сразу. — И кажется, будто мне не оставили выбора.
— Выбор есть всегда, — тихо заметил микенец.
— Я не люблю себя обманывать. — царевна только теперь заметила, что окончательно растрепала тонкую веточку в руках. Отбросив ее в сторону, Гермиона шагнула ближе к Оресту.
— Для нас уже все предрешено. Я позволила себе влюбиться, так зачем теперь отступать? Поздно сожалеть о выпитом вине. Поздно думать о холодной воде, если прыгнул в бурную реку. Для меня — уже поздно…
Критянка тряхнула головой, будто отгоняя всю неуверенность, и улыбнулась:
— Я согласна, Орест. Теперь дело за моим отцом.
