— Что теперь будет? — спросил он.
Она отвернулась, и он понял, что она прячет слезы. — Когда ты поправишься настолько, что сможешь путешествовать, мы поможем тебе вернуться к твоему народу.
Он кивнул в знак благодарности.
— Но ты должен знать, что жизнь имеет свою цену, Валерий.
Она взяла его правую руку и потянула к себе, когда он услышал шипение меча Кирана, высвобождающегося из ножен. С трепетом ужаса он понял значение полыхающего огня и смрада кипящей смолы.
Меч сверкнул вниз, и последнее, что он осознал, было уколом утонченной агонии.
Глава XXXIX
Когда они двинулись на запад вслед за армией Боудикки, Киран ехал впереди на одной из своих лошадей, а Валерий и Мейв следовали за ним бок о бок. Валерий все еще был в полубессознательном состоянии и только с ее помощью держался в седле. Его одели по кельтскому обычаю, и он ехал с поднятым капюшоном плаща, чтобы скрыть черты лица. Путь пролегал мимо тлеющих останков Колонии, и в момент просветления Валерий увидел город словно сквозь двадцатифутовую толщу воды, мерцающий и качающийся и ни на мгновение не останавливающийся на месте. Арка западных ворот осталась такой же прочной, как и прежде, хотя статуи, украшавшие ее, лежали разбитыми вокруг ее основания. Дальше, на полмили, где когда-то стояли высокие дома, и лавочники торговали своим товаром, не осталось ничего, кроме широкого поля густого серого пепла, прерываемый только странным обугленным пнем или остатками стены, которая оказалась слишком прочной даже для неуравновешенной ненависти Боудикки. Ни одно живое существо не двигалось в пределах кордона разрушений. Ни собаки, ни кошки, ни птицы. Они убили их всех. Валерий сомневался, что даже городские крысы выжили, настолько разрушение было полным.
Но поистине замечательное зрелище открывалось за полосой выжженной земли.
Потому что Храм Клавдия еще стоял.
Огонь и дым изрыли белые стены и гордые рифленые колонны. Крыши не было, тысячи мраморных плиток были сорваны и брошены на землю вокруг нее. Но самый могущественный символ римского владычества в Британии оставалась массивным и прочным в центре разрушенного комплекса, который Валерий не смог удержать. Он вспомнил хвастовство Нумидия, что храм простоит тысячу лет, и задался вопросом, действительно ли это правда.
— Они пытались сжечь его, но, конечно, камень не может гореть, — объяснила Мейв. — Даже когда они использовали каждую унцию своей силы, чтобы попытаться стащить его, он победил их. Они разбили все, что могли, но те, кому было поручено уничтожить его, сдались и ушли в поисках более легкой наживы.
Валерий повернул к зданию, но Мейв взяла его коня за уздечку и потащила прочь. — Я не думаю, что ты хочешь видеть, что внутри. — Она была права. Воспоминания были слишком свежи.
Но иногда боги не исполняют желаний, а может быть, они так же жестоки и капризны, как говорят их недоброжелатели. Когда они прошли через брешь в большом дерновом валу к западу от города, Валерий заметил длинную аллею, уходящую вдаль, как будто кто-то поставил забор по обеим сторонам проезжей части. Ближе улица превратилась в бесконечный ряд столбов, на каждом из которых стоял круглый предмет.
О том, что должно было произойти, предупредили его вороны, тысячи из них кружили темными облаками над дорогой впереди, а затем ветер донес до него запах: уникальный, сладкий запах гниющей плоти. Его первой мыслью было, что кто-то потратил много времени и сил. Каждый столб стоял точно на той же высоте, что и соседний, и каждая отрубленная голова смотрела прямо в центр проезжей части. Последняя перекличка ополченцев Колонии. Некоторые были настолько изуродованы, что их невозможно было опознать, но других он сразу узнал: Фалько, Секулариса, Дидия и даже Корвина, снова объединившегося со своими товарищами. Он безуспешно искал Лунариса. «Прощай, старый друг». Милю они ехали молча между сомкнутыми рядами мертвецов, и Валерий чувствовал, что каждый пустой взгляд обвиняет его. Почему из всех, он был спасен? Ласточки носились между шестами, издавая резкие, возбужденные крики, их лихой полет и алые щеки были неуместно праздничными, когда они лакомились роями мух, которые, в свою очередь, лакомились лицами его друзей. Мейв не смотрела ни вправо, ни влево, но он заметил, что краска отхлынула от ее лица, и крошечный мускул в уголке ее челюсти дернулся от усилия, чтобы держать зубы стиснутыми.
Истощение или последствия его ран играли с его разумом. Он помнил, как Киран взял поводья его коня и увел подальше от дороги, деревья сомкнулись вокруг них, ветки тянули его плащ, словно сцепившиеся руки. Тихие лесные тропинки, где раздавалась пение птиц. Успокаивающее тепло плеча Мейв, прислонившейся к его плечу, когда она изо всех сил пыталась удержать его в седле. Два непристойных предмета с неопределенными человеческими формами, свисающие с обугленного дверного проема сгоревшей римской усадьбы.
В основном они ехали молча, хотя Киран, сгорбившись на шее своего коня, беспрестанно что-то шептал сам себе изуродованными губами, а однажды издал резкий крик, заставивший Мейв броситься к нему. Ко второму утру Валерий едва удерживался в седле, но постоянные глотки эликсира Мейв каким-то образом давали ему силы продолжать. В сумерках они остановились возле рощицы с подветренной стороны конического холма, и еще до того, как она заговорила, что-то в том, как Мейв поставила своего коня рядом с конем Кирана, подсказало Валерию, что они покидают его.
— Теперь ты должен найти свой собственный путь, — сказала она, и, хотя она изо всех сил пыталась сохранить свой голос резким, в нем был подвох, который рассказывал свою собственную историю. Блеск золота на ее шее вселил в него надежду.
— Пойдем со мной. — Отсутствие употребления делало его речь густой и неуклюжей, и ему приходилось прочищать горло и повторять слова, прежде чем она их понимала. — Пойдем со мной, и я смогу спасти вас обоих. — Он не был уверен, правда ли это, но он не хотел жить без нее.
Темные глаза увлажнились, но ее решимость не дрогнула. — Ты всегда был римлянином, Валерий, а я всегда была триновантом. Какое-то время мы жили красивой ложью, но никто не может жить во лжи вечно. А теперь мы враги. — Он покачал головой. Нет, они никогда не будут врагами. — Ты ехал с закрытыми глазами? — воскликнула она. — Были совершены вещи, ужасные вещи, которые никогда не могут быть прощены ни вами, ни мной. Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой, но единственный способ, которым я могу посетить Рим – это в цепях.
— Вы не сможете победить. Боудикка разбила ополчение, но это была дорогая победа. Сейчас идет Паулин со своими легионами, и когда они встретятся, победитель может быть только один.
Гортанное рычание Кирана прервало их. Мейв прислушалась и указала на холм над ними, силуэт которого вырисовывался на фоне ярко-оранжевого сияния. Где-то горел другой город. — Он говорит, что Лондиниум разрушен, а вместе с ним и власть Рима над этим островом. Андраста наблюдает за Боудиккой, и каждый день тысячи людей стекаются под волчье знамя. Даже ваши легионы не могут убить нас всех.
Валерий вспомнил силурскую крепость на холме осенним днем, когда безжалостные мечи легионеров пожинали одну жизнь за другой, и ему стало интересно, правда ли это. Он сделал последнюю попытку. — Я люблю тебя, — сказал он. — И ты ответила на эту любовь. Скажи мне, что ее больше нет, и я уйду.
Она закрыла глаза, и на мгновение ему показалось, что он добрался до старой Мейв. Он знал, что она думает о пещере в лесу и о часах, которые они там провели. Но это не могло продолжаться. Она подняла голову и повернула своего коня. — Держись севера и держись подальше от дорог. — Она бросила ему бурдюк с водой, и он поймал его левой рукой. — Используй экономно. Это притупит боль, но примешь слишком много, и можешь не увидеть нового рассвета.
