— Тише, Каллий, не тронь ее. Посмотрим, что она будет делать, когда убедится, что ворота заперты крепко.
— Гляди! Подняла лицо к небу, что-то бормочет, опустилась на землю. Нет! Клянусь Поллуксом, она задумала какую-нибудь новую хитрость, уж она-то не отступится. О Юпитер, до чего же упряма! Гляди, вскочила, идет назад, ищет лазейки. Советую тебе, Сосий, не мешкай. Хватай, пока она не улизнула из сада. Ну!
— А! Попалась! — воскликнул Сосий, хватая несчастную Нидию.
Крик слепой девушки, когда ее вдруг схватил тюремщик, был подобен последнему, «человечьему» крику зайца в зубах собаки или пронзительному испуганному воплю, который издает лунатик, когда его внезапно разбудят. В нем было столько боли и отчаяния, что всякий, кто услышал бы этот крик, никогда не забыл бы его. Девушке казалось, будто Главк тонет и у него из рук вырвали последнюю соломинку. Решалась его участь — жизнь или смерть; и смерть восторжествовала.
— О боги! Ее крик переполошит весь дом! А ведь Арбак спит так чутко. Заткни ей рот, — сказал Каллий.
— А вот тот самый платок, которым эта ведьма меня обморочила! Давай его сюда… Вот так. Теперь ты не только слепая, но и немая.
И, подхватив легкую, как пушинка, девушку на руки, Сосий быстро прошел через дом в ту комнату, откуда Нидия убежала. Там, вынув у нее изо рта кляп, раб оставил ее в мучительном и ужасном одиночестве, с которым едва ли могли сравниться даже муки Аида.
Скорбь веселых друзей о человеческих несчастьях. Темницаи ее жертвы
Кончился третий и последний день суда над Главком и Олинфом. Через несколько часов, после того как был вынесен приговор и суд разошелся, несколько молодых людей собрались на пир у Лепида, угощавшего их изысканными яствами и винами.
— Значит, Главк отрицал свою вину до конца? — спросил Клодий.
— Да. Но Арбак привел неопровержимые доказательства: он видел, как был нанесен удар, — отвечал Лепид.
— Да ведь этот жрец был человек угрюмый и злобный. Наверно, он поносил Главка за его веселую жизнь и не дал согласие на его брак с Ионой. Они повздорили. Главк, видно, вспылил и не совладал с собой. Он был пьян, а потом от раскаяния потерял рассудок и несколько дней не мог прийти в себя. Бедняга! Ясное дело, он сам не сознает своего преступления. Так, по крайней мере, считает проницательный Арбак, который был очень снисходителен в своих показаниях.
— Да, это принесло ему популярность. Но Сенат, учитывая смягчающие обстоятельства, не должен был выносить столь суровый приговор.
— Так он и сделал бы, если б не публика, которая неистовствовала. История со жрецом распалила этих жестоких людей, и они вообразили, что Главк благодаря своему богатству и знатности может избежать наказания. Поэтому они были предубеждены против него и требовали смертного приговора. По какой-тослучайности Главк не принял в свое время римское гражданство. Сенат бессилен перед гневом толпы. Но тем не менее приговор был принят большинством всего в три голоса. Эй, раб! Налей-ка хиосского!
— А как изменился Главк! Но он по-прежнему тверд и бесстрашен!
— Посмотрим, хватит ли его твердости до завтра. Но велика ли тут заслуга, если этот проклятый безбожник Олинф не уступает ему в мужестве?
— Святотатец! — сказал Лепид с благочестивым гневом. — Неудивительно, что один из декурионов всего два дня назад был поражен громом, хотя на небе ниодной тучки не было. Боги мстят Помпеям за то, что мерзкий осквернитель святыни еще жив.
— Но Сенат проявил снисходительность: достаточно было Олинфу выразить раскаяние и бросить несколько крупинок ладана на алтарь Кибелы, и его отпустили бы с миром. Сомневаюсь, что эти назареяне на нашем месте были бы так же терпимы к нам, если бы мы низвергли статую их божества, надругались над их обрядами и отрицали их веру.
— Суд учел смягчающие обстоятельства и оставил Главку надежду на спасение: ему разрешено выйти против льва с тем же самым стилем, которым он поразил жреца.
— А ты видел льва? Видел его клыки? Можно ли это назвать надеждой? Даже меч и щит были бы все равно что тростинка и клочок папируса против такого страшного зверя! Нет, я думаю, милосерднее было бы не томить его ожиданием. Его счастье, что по нашим человеколюбивым законам приговор, хоть и может быть вынесен не сразу, исполняться должен немедленно и игры в амфитеатре назначены на завтрашний день. Тот, кто ждет смерти, умирает дважды.
— А что до безбожника, — сказал Клодий, — то его бросят свирепому тигру безоружным. Исход этих схваток ясен. Ну, кто согласится заключить пари?
Все засмеялись — слишком уж нелеп был вопрос.
— Бедный Клодий! — сказал хозяин. — Потерять друга — это не шутка, но, когда никто не хочет ставить на его спасение, — это для тебя худшее несчастье.
— Конечно, это досадно. И ему и мне было бы утешением думать, что он до последнего вздоха приносил пользу друзьям.
— Публика довольна приговором, — сказал Панса серьезно. — Многие боялись, что нам некого будет бросить на растерзание зверям. Зато теперь все могут радоваться — появились сразу два преступника. Людям приходится тяжко работать — надо же как-то развлечься.
— Вот как рассуждает всеми любимый Панса, за которым вечно тянется хвост просителей, длинный, как триумфальная процессия. Всегда он болтает о народе! О боги! Он кончит тем, что станет Гракхом!
— Да, уж конечно, я не какой-нибудь высокомерный патриций, — сказал Панса снисходительно.
— Ну, — заметил Лепид, — быть милосердным накануне игр опасно. Хоть я и коренной римлянин, но если мне когда-нибудь придется предстать перед судом, молю Юпитера, чтобы или не было зверей в виварии, или же оказалось побольше преступников в тюрьме.
— А скажите на милость, — спросил один из гостей, — что сталось с той несчастной девушкой, на которой Главк должен был жениться? Овдоветь, не успев выйти замуж, — тяжкая доля!
— Ей ничто не грозит, — ответил Клодий. — Она под покровительством своего опекуна Арбака. Вполне понятно, что она переехала к нему, когда потеряла сразу и жениха и брата.
— Клянусь Венерой, Главк пользовался успехом у женщин! Говорят, Юлия, дочь богача, была влюблена в него.
— Это все враки, мой друг, — сказал Клодий самодовольно. — Я видел ее сегодня. Если она и испытывала подобные чувства, то я льщу себя надеждой, что утешил ее.
— Слушайте, друзья! — сказал Панса. — Знаете ли вы, что Клодий хочет возжечь свадебный факел в доме Диомеда? Огонь уже занялся и вскоре ярко засверкает на алтаре Гименея.
— Вот как! — сказал Лепид. — Неужели Клодий женится? Фу!
