— Ладно, — сказал я, — сейчас не время, а потом я заставлю каждого из вас держать передо мной ответ. Можешь идти, Том: я справлюсь и один.
Вода была действительно нужна: в соседнем блокгаузе стойко боролись с огнем Ален и Джон де Холм. Кашляя и задыхаясь, они поочередно вылезали через люк на крышу и заливали огонь, который мало-помалу угасал. Том в это время убежал вниз, и минут через пять рявкнула крепостная пушчонка. Раздалось «ура». Тогда я покинул свой пост и отправился в правый блокгауз.
Здесь было что-то вроде лазарета: на полу, на разостланных тюфяках, лежали наши раненые, и среди них — Чик Старший. Из-под окровавленной повязки на его лбу смотрели в потолок незрячие глаза. Я опустил на них веки и сошел вниз. В нижнем этаже, тесно прижавшись друг к другу, на узлах сидели старики и дети. Томас Бланкет, с перевязанной рукой, мерным голосом читал им из библии четвертый стих главы восемнадцатой откровений Иоанна Богослова:
— «И услышал я иной голос с неба, говоривший: выйди от нее, народ мой, дабы не участвовать в грехах ее и не подвергнуться язвам ее…»
Увидев меня, он опустил глаза. Одна из старых женщин сказала ему:
— Вот ты обидел юношу, и мать его приемную убил жестокой смертью, и выгнал его — а он вернулся, чтоб «подвергнуться язвам» нашим. Чего же стоят наставления твои?
И проповедник, закрыв библию, тихо вышел из блокгауза.
Я пошел за ним. У частокола, прислонив ружья к бревнам, сидя и лежа отдыхали наши мужчины и женщины: они бились вместе, жена рядом с мужем и сестра с братом. Том Долсни весело помахал мне пальником: он хлопотал около пушки, которая закоптелым дулом смотрела в темный притихший лес. Я заглянул за бруствер. Там и сям лежали убитые индейские воины в боевой раскраске, тела некоторых из них свесились через колья частокола.
Все индейцы нехорошие. Они жгут врагов на кострах — этого никогда не делали добряки инквизиторы. Они пытают пленных — так не поступали мягкосердечные испанцы-конкистадоры. А все потому, что у индейцев не было кротких и любящих правителей вроде Цезаря Борджиа или герцога Альбы…
Изречения Питера Джойса
Односельчане встретили меня так, как будто ничего не произошло. Некоторые говорили: «Что, вернулся? В гостях хорошо, а дома лучше…» или: «Вот и ты, Бэк. Свой своему поневоле брат». И я улавливал в этих коротких приветствиях виноватую нотку одобрения. Увидел меня и Роберт дель Марш. Он широко ухмыльнулся и подошел ко мне с протянутой рукой. Дель Марш, который усерднее других тащил мою бабку в воду, к проклятому камню, и смеялся надо мной, когда я умолял ее спасти! Все пережитое всколыхнулось, и я ударил его изо всей силы кулаком в лицо.
Он был богатырского сложения, поэтому устоял на ногах, сплюнул кровь, вытер губы и сказал:
— Не торчи, Бэк, около амбразуры: подкрадутся и пустят стрелу.
С тем и отошел в сторону. Убитые лежали и с нашей стороны частокола, тела индейцев вперемежку с телами моих односельчан. Среди них были две женщины. На северной пушке, обняв ее руками, лежала девушка — это была Люси Блэнд. Отец ее, Джон Блэнд, стоял около. Глаза его странно блуждали. Он схватил меня за руку и зашептал:
— День судный пришел, и спустился огонь с неба. Слышишь, как тихо? То веет своими крыльями Азраил, ангел смерти. Скоро прилетят черные нетопыри, и станет светло, и смрадно, и грозно в пламени адовом…
— Рехнулся, — проворчал дель Марш, забивая пулю в ствол ружья. — Не слушай его, малыш. Вставай сюда, бери ружье. Знаешь притчу про кота, которому крысы отгрызли лапу? Хозяин сделал ему деревянную, и как поступил кот? Стал лупить ею крыс по головам! Так и мы!
Раздался глухой рокот барабанов, потом гортанная перекличка лесных голосов. Из леса показался воин в рогатом шлеме, в шкуре черного медведя. У него была палица и щит, он ударил в щит палицей и что-то прокричал.
— Не пали из пушки, Том, — крикнул дель Марш. — Они что-то предлагают…
Воин с рогатой головой продолжал что-то выкрикивать. Это был не кто иной, как наш знакомый — Низко Летящий Ворон. Потом он снова ударил палицей о щит, и из леса вышли вереницей воины, которые несли в руках копья с развевающимися шкурами или тряпками на концах. Процессия обошла наш частокол в стройном порядке, потрясая знаменами. Затем воины вдохновились на какую-то судорожную пляску, во время которой приблизились к частоколу и воткнули копья в землю. Ворон снова сказал речь, после чего воины, оставив свои знамена там, где они стояли, чинно удалились вместе с ним.
— Это что — опахала? — кричали наши. — И впрямь сегодня жарко, льдины — и те обмахиваются веером!
Дурачества прекратились, когда всмотрелись в эти своеобразные значки, торчавшие перед нашими глазами на уровне верхнего среза частокола. С места мне не сойти — это были скальпы! Да, множество скальпов, не менее тридцати-сорока. Человеческие волосы, аккуратно натянутые на обручи с какими-то знаками по краям; в дальнейшем мы узнали, что индейцы рисуют их, чтобы точно указать, как и когда убит владелец скальпа. Так, топорик означал смерть от томагавка, красный круг — что дело происходило днем и так далее. Вот какая обстоятельность!
Ветерок шевелил эти страшные знамена из человеческих волос: русых, черных, каштановых, седых. Были и рыжие. Да, ярко-рыжие длинные волосы, и, конечно, я их узнал. Среди волос, снятых с людей экипажа «Голубой стрелы», был и ее скальп — дамы старинного английского рода, бесславно, нелепо и неправедно погибшей в этих лесах. Из-за чего? Из-за смешной ошибки, из-за неутолимой жажды новых кровавых приключений, из-за гремящей, как набат, мечты, окончившейся лепетом маленького бубенчика. И вся ее великолепная, сверкающая, страшная эпопея, с длинным списком невероятных подвигов и преступлений, ныне отозвалась в моих ушах жалкой болтовней золотой погремушки.
Я наскоро объяснил нашим, что все это означало. Языком своих кровавых символов индейцы рассказывали, что с нами будет. Нас ждет такая же участь, предупредили они, как этих презренных, кровожадных бледнолицых, которые вторглись к ним со своими непонятными речами и нелепыми требованиями. «Смотрите, что сделали с этими белыми! То же будет и с вами!»
— Крышка, — кратко подытожил дель Марш, осмыслив мой рассказ.
— Это суд божий, — добавил Том Бланкет. — Это возмездие. Мы поступали неправо. Но неправо поступили и те, что с корабля вторглись в эти тихие леса с мечом и огнем. Не потому ли свершилось сие гибельное нападение, что ему предшествовал тот корыстный поход?
— Все ясно, — сказал я, заряжая ружье. — Остается ждать помощи с запада.
