— Типичное для Средиземноморья, сэр, — невесело ответил Саутвик, — Ничего нового выцарапать невозможно. Весь бегучий такелаж латан-перелатан десять раз. Паруса гнилые, как перезрелые груши — на них больше заплаток, чем самой парусины. Всю чертову оснастку надо было бы выбросить еще год назад. Но мачты, рангоут и корпус, благодарение Господу, пока держатся.
— Что до экипажа?
— Экипаж первоклассный, сэр, могу поручиться. Нас немного, мы все свои и почти всегда в море. Никаких брожений по портам, которые разлагают людей.
— Прекрасно, — отозвался Рэймидж. — Теперь давайте взглянем на карту побережья к северу отсюда.
Саутвик расстелил карту на столе, прижав другой ее конец судовой ролью, чтобы не скатывался.
Излагая кратко задачу, Рэймидж попутно измерил с помощью взятого со стола циркуля расстояние до точки, где находилась Башня, и сопоставил его со шкалой долгот, размещенной на карте сбоку. Четырнадцать минут по шкале, это четырнадцать морских миль. Ветер западный, и с рассветом он обещает усилиться до свежего. Паруса и такелаж не в самом хорошем состоянии, но дело не терпит отлагательств. Для проведения операции ему необходим дневной свет. Часа через два после подъема якоря они окажутся в виду Башни, даже если придется пару раз менять галс, чтобы разведать обстановку.
— Отлично, мистер Саутвик, мы отправляемся в путь за два часа до рассвета.
Поскольку на корабле нет других офицеров — ни лейтенанта, ни второго штурмана — всю работу придется выполнять Саутвику, его юному помощнику Эпплби и ему самому.
— Вам бы не мешало поспать, — сказал он штурману.
В течение следующих десяти минут Рэймидж изучал карту, стараясь зрительно представить очертания берегов и морского дна, проклиная пробелы в промерах глубин. И тут услышал шаги по трапу. Секунду спустя раздался стук в дверь и вошел Джексон, неся письмо и два пакета.
— Это только что доставила лодка, сэр. Адресовано вам. Лодка с берега, сэр.
— Отлично, положи на койку.
Как только Джексон вышел, Рэймидж распаковал длинный сверток, форма которого позволяла догадаться о его содержимом. И действительно, разорвав обертку, он увидел шпагу. Лейтенант выдвинул клинок из ножен: в свете фонаря его поверхность казалась голубой, за исключением острия, отливавшего золотом. Сталь была заточена и отполирована. Клинок покрывала причудливая гравировка, но он был надежным и хорошо сбалансированным. Чашку гарды украшала изысканная резьба, но не в ущерб прочности. Превосходное боевое оружие, а не какая-нибудь дорогостоящая элегантная безделушка, годная только для парада.
В другом пакете он к своему удивлению обнаружил сделанный из красного дерева и окованный медью ящичек для пистолетов. Открыв его, Рэймидж узнал ту самую пару дуэльных пистолетов, которую видел вечером на полке в кабинете сэра Гилберта. Они выглядели как оружие, на которое можно положиться: идеально точные, хотя слишком легкий спуск не очень подходил для толчеи абордажной схватки. В любом случае, пара являла собой образец оружейного искусства, какой только можно себе представить. В ящичке также находились пороховой рог, запасные кремни, форма для отливки пуль и ершики для чистки стволов.
Потом Рэймидж открыл письмо. Оно всего лишь гласило: «Пожалуйста, прими этих трех помощников, которые, надеюсь, будут служить тебе в час опасности как должно. Преданный тебе, Гилберт Эллиот».
Лейтенант позвал часового:
— Пусть ко мне зайдет старшина Джексон.
Когда Джексон пришел, Рэймидж передал ему ящик.
— Проверь-ка их: хороший порох, кремни, и чтобы утром они были готовы и заряжены.
— Ого! — воскликнул Джексон. — Недурная парочка хлопушек!
Рэймидж счел момент подходящим для того, чтобы поговорить с американцем.
— Джексон, хочу сказать тебе спасибо за то, что ты сделал для меня на суде — ты сильно рисковал.
Американец удивленно посмотрел на него, и ничего не сказал.
— Но скажи мне, что нового ты собирался рассказать, помимо показаний боцмана и помощника плотника?
— То, что касается нашего путешествия в шлюпке, сэр.
— Но там разговор шел на итальянском.
Джексон задумался.
— Ну, сэр, а о крестьянской хижине, об истории с Башней, и как вы несли маркизу, и как того парня убили, и все такое, сэр.
Рэймидж изумленно посмотрел на него.
— Какого парня?
— Ну того самого, сэр, графа Претти.
— Питти.
— Ну да, Питти.
— И что тебе известно об этом?
— Только что ему попали в голову.
— Откуда ты знаешь, что в голову?
Джексон вспыхнул, словно придя в ярость из-за того, что его слова ставят под сомнение, но в этот момент Рэймидж был поглощен ожиданием ответа и ему некогда было задумываться о формулировке вопроса.
— Ну, сэр, вы помните момент, когда вы несли маркизу и столкнулись с французскими конниками?
— Да.
— Через несколько минут вы закричали, чтобы я бежал к шлюпке.
— Да, ну живее, парень!
— Хорошо. Когда я бежал по вершинам дюн, мне приходилось крутиться среди зарослей кустарника — вокруг шастали французы, и мне не хотелось попасть к ним в лапы. Едва я сунулся в проход между двумя кустами, как натолкнулся на человека, лежащего на песке, лицом вниз. Перевернув его, я увидел, что лицо у него все изуродовано. Я подумал, что это должен быть граф Прети.
— О, Боже мой! — простонал Рэймидж.
— Что такое, сэр, я сказал что-то не то?
— Нет, наоборот. Как жаль, что коммодор Нельсон не прибыл на несколько минут позже, после того, как ты рассказал бы это суду.
— Но что это могло изменить? — спросил совершенно сбитый с толку Джексон.
— Я говорил, что меня обвинили в трусости, не так ли?
— Да, сэр.
— Так вот, обвинение заключалось в том, что я уплыл в шлюпке, преднамеренно бросив раненого графа Питти. Указывалось даже, что мы гребли, когда кто-то слышал, как он зовет на помощь.
— Но разве вы не нашли его после того, как доставили маркизу в шлюпку, сэр? Я видел следы на песке возле тела, идущие от шлюпки и обратно, и думал, что они ваши.
— Так и есть, но никто не видел, что я возвращался. Так же не было никого, насколько мне было известно, кто мог бы подтвердить, что я нашел его с лицом, изуродованным выстрелом.
— Кроме меня, сэр.
— Да, кроме тебя. Но я не знал, что ты знаешь, и — Рэймидж горько засмеялся — ты не знал, что я не знаю, что ты знаешь!
— Проблема была в том, сэр, что вы все разговаривали по-итальянски. Я понял, что у вас с тем, другим парнем, возникла ссора, но никто не знал, из-за чего. И все же: я могу дать показания, когда трибунал соберется вновь.
