опасающаяся за своего узника в тесном укрытии, с тревогой побежала открыть в камине заслонку.
В руке у неё был трут, ставни были закрыты, жандарм спал в прихожей подсудка. Не имела времени признаться отцу. Потихоньку отодвинув заслонку, поднесла трут и заглянула в укрытие… но на дне его ничего видно не было. Боялась, как бы бедный Павел из-за недостатка воздуха не потерял сознание.
В это подземелье вела тесная лестница… не слыша голоса, не видя узника… дрожащая, она медленно спускалась, разглядываясь… но там не было никого… Когда и как ушёл оттуда Павел, было выше её понятия.
В течении всего того времени справник сидел в покое рядом… крутилось полно жандармов, сторожей, крестьян, слуг.
Она не могла даже понять, куда он ушёл… но вздохнула почти спокойней, благодаря Бога.
Опасаясь ещё, не оставил ли он каких бумаг в своём покое, она побежала посмотреть. Там её ждало новое удивление: одежды Павла, его вещи, которые, убегая, он оставил, не было… Очевидно тогда, во время переполоха, который царил в доме, отважный и ловкий молодой человек выскользнул из своего укрытия, сумел попасть в комнату, собрать, что смог ухватить, и ушёл, пользуясь темнотой ночи.
Трудности выполнения были так велики, что Целина не могла себе объяснить, как он сумел это сделать. Нужно было обойти почти весь дом, среди жандармов попасть в её комнатку и через окно, потому что было открыто, уйти. Всё это доказывало о самообладании, храбрости, необычайной ловкости.
Поэтому ей не было необходимости объясняться перед отцом и даже говорить о том. Подсудок, в действительности чувствуя себя уставшим и сломленным, велел ей также лечь. Итак, она вернулась в свой покойчик, задумчивая, но благодаря Бога, что ей удалось поспособствовать спасению жизни человека, к которому чувствовала в сердце больше, чем приязнь и уважение. Она прохаживалась по покою, отделяющему салон от её собственного, когда на полу заметила кусочек бумаги. Почти машинально его подняла и, всматриваясь, заметила на нём видимые впотьмах толсто начертанные карандашом слова:
«Простите несчастному, благодарю вас, я обязан вам жизнью, порвите листок…»
Целина живо спрятала его под платье, сердце её начало биться, она вошла в покой и опустилась на колени благодарить Бога.
Он был спасён, отец настолько спокойный за свою судьбу, сколько им быть мог в таком положении… но бедный Заловецкий и его товарищ… Какие их ждали приговоры? Заплакала, молясь, бедная…
* * *
Кто испробовал полеские дороги осенью, а ещё лучше в весеннее половодье, тот может быть уверенным, что его на свете никакое путешествие и никакой тракт не удивит и не испугает. Эти дороги не много разняться от наполовину высушенных русел потоков. Камни, коряги, корни, лужи, пропасти, грязь… найдётся там всё, что только дорогу может делать непроходимой… а чем она больше посещаема, тем хуже. Колёса, глубоко врываясь, вырезают ровики, которые размывает вода… а каждая повозка, избегая старых, делает новые, и в конце концов этот тракт изменяется в расплывающиеся борозды, между которыми торчат куски земли, ветки, хворост и поломанные прутья, что когда-то служили для спасения из бездны. Такая адская дамба везде обычно с высоким, качающимся, на тонких палках построенным мостиком, прикрытым чаще всего неукреплёнными балками, так, что конь, который ступит на конец, может тяжестью своей перевесить и вырвать бревно. Многих также из них не хватает… дыры их заменяют. Иноходцы перепрыгивают эти препятствия, к которым привыкли, и не поднимают ушей, пока не проедут эту клавиатуру, опасность которой знают. Ибо не раз случалось, что иноходец оступится и на сваи полетит. Иногда на старых конях и бричка западает.
В гневе тогда путник, что сломался, собственными руками такой мост разбрасывает, а потом несчастный другой путник, должен как-то так летать или объезжать мостик через ров.
Тракты этого рода полны неожиданностей, и, точно, не дадут уснуть ни путешественнику, ни вознице.
Подобной дорогой выпало возвращаться полковнику Шувале… Слишком важные он имел, однако, в голове мысли, чтобы присматриваться… а сказать правду, и не чувствовал, что с ним делалось.
Бричка летела, толкала его, бросала, западала в ямы, наклонялась; он думал, однако, что первого урядника в повете перевернуть всё-таки не могут. Но сталось что-то иное.
Едущий впереди человек с фонарём, отлично знающий так называемые объезды, маленькие дорожки, сделанные холопскими телегами для избежания разбитых дамб, вёз бездорожьем, песками, которые после дождя были относительно ещё вовсе неплохой дорогой. Вела она через сосновый лес, полный выбоин, корней, пней… маленьких невязких бродов. На четырёх лошадях было довольно трудно увернуться.
На повороте не внимательный возница зацепился осью о пень, кони дёрнули, ось лопнула, колесо отвалилось… и первый урядник в повете лежал на земле как самый последний из чиновников. Его злость не знала границ, ругал возницу, слугу… кричал, обещал палки, тюрьму… кнуты, Сибирь, но это всё вместе не было в состоянии исправить ось. Отчаявшийся проводник, которому досталась справедливо заслуженная часть кулаков и ругательств, желая, наверное, усмирить разъярённого, предложил отвести его в ближайшую корчёмку в лесу на Рудках, где имелся также и кузнец-цыган… который мог починить.
Таким образом, оставив людей со сломанной бричкой в лесу, полковник, рад не рад, двинулся пешком, проклиная, указанной тропкой, которая должна была привести его прямо к корчме на расстоянии пары вёрст.
Ночь очень медленно уступала первым проблескам дня… едва кое-где начинало сереть. Собственно не было это даже утро, но на прояснившемся осеннем небе взошёл месяц в последней фазе… он бледным светом немного осветил сумрак.
Задумчивый полковник, в грязном плаще, один шёл через лес, дожидаясь, скоро ли покажется эта обещанная корчёмка.
Была это – как говорил сам проводник – маленькая будка корчмара на перекрёстке, неподалёку от мазурских Рудок… но всегда хоть крыша, под которой можно притулиться, вязанка сена или соломы, и надежда найти кузнеца. Шувала в голове уже рассчитывал, не лучше было бы послать за новой бричкой и ждать её, или кнутом и деньгами ускорить починку сломанной оси.
Всё это, однако же, зависело от того, что должен был он найти в этой корчме… на маленькой боковой дорожке, среди леса, не много надеясь. На трактах нет приличных гостиниц, что же говорить про такой закуток!
И нужно было несчастье, чтобы его тут встретил этот случай!
Как обычно, когда неизвестность, гнев урядника на первую причину этих всех событий, на недостойного эмиссара, всё рос и увеличивался каждую минуту.
– Ну, ежели попадёт ко мне в руки!.. – кричал он. – За всё мне заплатит.
Он шёл с головой, переполненной самыми странными помыслами, среди иных были мысли сделать тут же в лесах облаву на беглеца, как иногда идёт на рекрута или узника, когда во мраке недалеко показалась та обещанная корчёмка.
Справник не
