Что говорить, господин полковник, я там не знаю, а знаю то, что самый умный человек с голоду глупеет.
Справник рассмеялся.
– Что же ты там видел, в той усадьбе?
– Ба! – ответил Ванька. – Усадьба, что называется, приличная… даже в гардеробной такие панны, что в городе что-нибудь подобное увидеть трудно.
– Что же ты, закрутил?
– Упаси Боже… там на русского, хоть бы и со справником приехал, ни одна не взглянет… и как с ними заговорить!
– Много людей?
– А много, – отрезал Ванька и вдруг добавил: – Но я там, полковник, что-то особенное видел.
– Но что? – спросил господин, видимо, забавляясь этим разговором.
– А то, не знаю, помните ли, как тогда мы были у полицмейстера, что я с дрожкой стоял перед его домом… что туда пришёл какой-то якобы немец с паспортом… а потом его так ужасно искали… Я тогда этого немца хорошо видел.
– И что же?
– А теперь я его видел снова тут… в Радищеве. Как вы сели к столу, он приходил на кухню воды попить.
– Как это? Ты уверен? – закричал Шувала.
– Я кого раз в жизни увижу, то его до смерти не забуду, уж такую имею памятную натуру.
– Ты уверен?
– Но говорю…
Справник, как поражённый молнией, вдруг поднялся в бричке, его лицо покраснело, и он крикнул вознице громким голосом, так, что бричка затряслась:
– Стой!
Кони остановились как вкопанные.
Полковник, встал на ноги в бричке, дрожащий, казалось, не знает, что делать… сильно смеркалось…
– Глупцы, ослы, негодяи! – зарычал он вдруг. – Почему же сразу, там, на месте, не дал мне знать?
Ванька вытаращил большие глаза, поднял руки, молчал.
– Разве, полковник, вы мне приказали или говорили?
– Голова без мозгов… ты видел, что этого человека искали, что его преследует полиция… ты видел, что он не пошёл с нами к столу, что скрылся, как же ты мог быть таким глупым и не дал мне знать, не теряя времени?
– Ну, простите, полковник, кто мог знать, что это такой нужный человек? Я думал… а это забавно… его там со свечами искали, а он тут сам с нами встретился. Но что мне до этого. Я думал… полицмейстер его искал… что нам до полицмейстерских штук?
Шувала уже не слушал, бричка остановилась, он жестоко ударил кулаком в затылок Ваньку, который упал на сидение.
– Ну что если он теперь от меня удерёт! – воскликнул он. – Но нет… нет! Рассчитываю теперь на то, что ему напекло… негодяй, заснёт спокойно… возьму его в кровати… Отцепить колокольчик, – прибавил он, – поворачивай, в ближайшем доме коней сменим… в Радищев!
* * *
Была полночь… в Радищеве всё спало сном праведных и уставших; размечтавшийся, счастливый, убаюканный чувствами молодости, давно незнакомыми, бедный изгнанник спал также… Утомление и волнение этого дня погрузили его в тот глубокий сон, оцепеняющий, который отбирает власть и силы. Привыкший к бдительности, к пробуждению от малейшего шелеста, Павел лежал онемевший, уста его улыбались неземным снам.
Во всей усадьбе все спали… одно существо, обеспокоенное, бессонное, ходило ещё по своей комнатке с мыслями, с улыбками, с предположениями о будущем. Сердце было счастливо, и однако какое-то странное предчувствие, тревога метались в ней, не позволяя даже подумать об отдыхе. Целина ходила, останавливалась, улыбалась сама себе, вспоминала разговор, повторяла себе слова его, и была очень счастлива и неизмерно испугана. Это первый человек в жизни, который произвёл на неё такое глубокое впечатление; она видела его великим, героем, мучеником, и хотела духом дорасти до него, жертвой с ним сравняться.
Среди этих грёз, среди ничем ненарушенной тишины… что-то, словно далёкий шорох, отбилось от её ушей… остановилась, забилось сердце… ждала.
Шорох, точно тайная походка, точно приглушённый шёпот… казалось, дом окружали… несколько раз что-то зловеще щёлкнуло. Целина бросилась, погасила свет, в мгновение ока угадала какую-то опасность и мысль её тут же побежала к тем дверям, которые отделяли соседний покой от спальни Павла.
С осторожностью прижав глаза к стеклу окна, которое не было заслонено ставней, через мгновение разглядела снующие по двору и подкрадывающиеся тени. Ясновидением она отгадала в них солдат, справника, погоню.
На цыпочках, не теряя самообладания, она вышла из своего покоя… всё-таки надо несчастного спасти от смерти. Как? Этого она не знала сама, но готова была отдать жизнь… выбежала в те двери и начала несмело стучать.
К несчастью, Павел спал каменным сном.
После нескольких безрезультатных проб, всё более быстрых, боясь потерять дорогое время или быть услышанной, не задумываясь, через гостиный покой она вбежала в сени, из сеней к кровати Павла. Он спал… Она схватила его за руку…
он в испуге схватил револьвер, но почувствовал руку, которая упала ему на уста.
– Молчи… вставай… уходи… нет времени… дом окружён…
Павел как бы чудом восстановил сознание, молча набросил на себя одежду, схватил бумаги и оружие… дрожащая ручка вела его за собой.
Прошли залу… Павел не знал ни куда шёл, ни что с ним делалось. Целина вела его, спеша, боясь… В третьем покое на случай ограбления было сделано маленькое укрытие, в которое вёл поднимающийся железный щиток в камине. Было это тайное подземелье, узкое, сырое, в котором стояла только шкатулка с бумагами подсудка. В двух словах указала ему его Целина, открыла… почти впихнула его, сильно заперла и бегом вернулась в свой покой, бросаясь, как бесчувственная, под одеяло.
В самое время, потому что в эту самую минуту в главную дверь начали долбить… Не спеша пробуждались люди, слышны были спешные шаги, бегание, крики, стук дверями, лязг сабель, гневные голоса и спор… живые ссоры и проклятия… Как долго продолжалось это всё, панна Целина не могла рассчитать… в той тревоге каждая минута казалось веком.
Теперь, очевидно, начинали как можно более тщательную ревизию во всём доме. От салона отчётливо доходили до неё шумные, плаксивые, агрессивные, покорные голоса.
– Он не мог убежать, – воскликнул Шувала, – дом был окружён, живая душа из него не выскользнула… это не может быть. Проведу ревизию, уничтожу… спалю усадьбу, а найду.
– Но, пани полковник, – отозвался хозяин, – не отрицаю, что некий Павловский ночевал у меня… почему ему не уйти, услышав от нас раньше, что дом окружают? Кто же его знает, кто был, а мы его не стерегли.
– Он не мог уйти, – стуча кулаком по столу, кричал справник… я вас всех тут научу… пойдёте в кандалы! В Сибирь! Бунтовщики… Провести ревизию дома… погреб…
Отворили дверь в покой, который отделял салон от комнаты панны Целины… Девушка, возвращаясь к себе, имела ещё самообладание для введения справника в заблуждение медленно и тихо отворить окно.
Подсудок, счастьем, это заметил.
– Смотри же, пан, – воскликнул он, – вот доказательство, видишь, пан, окно открыто, это очевидная вещь. Слыша подходящих, он выбежал из своего покоя, где у него была закрыта ставня, и туда ускользнул, прежде чем расставили солдат.
Шувала стоял
