— Вы правы, сеньор.
— Давно ли спит незнакомец?
— С час!
— А Валентино, слуга?
— Также около того времени; недавно он крепко спал на своей кровати.
Эндемо видел, что хозяин уже разузнал обо всем.
— Еще одно, — сказал он тихо, — есть у дона подле кровати оружие?
— Да, сеньор, заряженный револьвер и шпага! Он запер дверь и объявил мне, что делает так всегда потому, что имеет обыкновение стрелять в того, кто приближается к нему ночью!
— Гм! Он проснется, если мы каким бы то ни было образом отворим дверь! Нет ли другого входа в спальню?
— В недавно сложенной тонкой стене есть низкое отверстие.
— Заметил незнакомец этот вход?
— Нет, сеньор, вход скрыт кроватью.
— А из соседней комнаты можно пробраться в это отверстие?
— Не иначе как ползком, потому что оно не более двух футов в вышину и трех в ширину. Отверстие не предназначалось для людей. У меня в доме много крыс, и потому, если комнаты свободны, я отворяю все двери внизу, чтобы мои большие коты могли охотиться.
— Понимаю. Однако посмотрим этот ход, теперь самое лучшее время. Вы ползите вперед и осторожно унесите оружие, потом и я последую за вами; все же остальное уже устроится.
— А слуга в конюшне? — спросил хозяин.
— Прежде покончим с господином, а потом очередь дойдет и до слуги, — отвечал Эндемо.
— Ладно, сеньор, примемся за дело! Вы говорили, что это очень хорошее дело?
— Да, если вы желаете успокоить совесть! Кроме того, вы получите деньги — я уверен, что дон везет их с собой немало.
Эндемо заметил, что хозяин спрятал в карман какой-то блестящий предмет.
— Я этим также запасся, — сказал он, желая дать понять хозяину, гасившему лампу, чтобы после совершения преступления он не рассчитывал освободиться от своего соучастника: подобные мошенники никогда не доверяют друг другу, а они чувствовали, что весьма сходны между собой и способны на все.
Вскоре они осторожно вышли из совершенно темной гостиницы.
Хозяин бесшумно запер переднюю дверь дома; запирать заднюю дверь он считал ненужным, ибо избегал всякого лишнего шума; кроме того, отсюда нельзя было ожидать нападения, потому что слуга, как он убедился, спал в комнате возле конюшни.
— Наверху идите осторожно, чтобы не скрипнула половица, — шептал хозяин мнимому герцогу, — следуйте за мной по пятам, я знаю, какие половицы трещат.
— Кроме вас и незнакомца в доме никого нет, ни слуг, ни служанок? — спросил Эндемо едва слышно.
— Никого, сеньор!
— Все очень умно устроено, — одобрил Эндемо, не перестававший удивляться своему сообщнику в то время, как они оба осторожно поднимались по лестнице в комнату незнакомца.
Олимпио видел во сне Долорес, то прекрасное, бедное существо, которое так много страдало и которое он так горячо и искренно любил! Это был блаженный сон.
Он видел Долорес возле себя, хотел приблизиться с ней к алтарю; она бросилась к нему на грудь, проливая слезы радости, и шептала слова верной любви; это так подействовало на него, что сердце его стало сильнее биться.
«Наконец ты моя, вполне моя, — говорил он ей, радостно глядя в ее прекрасное лицо, в ее чудесные глаза, наполненные слезами, — теперь ничто не разлучит нас, мы навечно принадлежим друг другу!
— Я всегда была твоей, хотя находилась вдали от тебя, моя душа стремилась к тебе, и я была уверена, что мы наконец соединимся после долгого, трудного испытания! Без борьбы не может быть истинного счастья, веры и спокойствия; теперь только узнаем мы, какое наступило для нас блаженство.
— И ты прощаешь мне все неприятности, которые я нанес тебе раньше! Да, я читаю прощение в твоих любящих глазах…»
И он представил милую Долорес у своей груди и как он обвивает ее стан своими руками.
Это был прекрасный сон! Месяц так высоко взошел на небе, что его свет, проникая через стрельчатое окно, падал на постель и освещал спящего.
Но сновидение и спокойствие вскоре нарушились внезапным и ужасным образом.
В коридоре прокрадывались тихо и едва слышно; наконец шаги остановились у двери, которую Олимпио запер; потом направились Дальше, но так тихо, что спящий не мог их слышать.
Полночь миновала.
Теперь, внимательно прислушиваясь, можно было слышать, что тихо и осторожно отворили дверь возле комнаты, где спал Олимпио.
Тихие шаги приблизились к стене, где стояла кровать. Потом вдруг наступила мертвая тишина.
Генерал Агуадо не шевелился; он не предчувствовал, что находится в вертепе разбойников и в руках своих врагов!
Обе кровожадные гиены желали напасть на него во время сна, чтобы легче и быстрее убить его.
А Валентино? — Он не знал о происходившем в доме; нигде не было заметно шума или огонька.
Что-то затрещало у стены, внизу кровати, но так тихо, как будто там пробежала мышь, затем опять восстановилась глубочайшая тишина.
Но вдруг в тени под кроватью показалась фигура и лицо хозяина, бледное, страшное, со сверкающими глазами, как у хищного зверя, готового броситься на свою жертву.
Он поднял голову, желая посмотреть на спящего и потом начать дело.
В это время Олимпио пошевелился. Что, если он проснется! Не услышал ли он шума, не разбудил ли его жадный взгляд хозяина?
Он приподнялся на кровати.
Голова и руки убийцы скрылись.
Быть может, Олимпио проснулся, томимый предчувствием страшной опасности.
— Кто там? — спросил он громким, сильным голосом, осматривая комнату; но ничего не было видно; ответа не последовало, он опять лег на подушку, говоря себе, что все было в прежнем порядке.
— Бедная Долорес, — прошептал он, вспоминая свой сон, и вскоре глубокое, тяжелое ровное дыхание свидетельствовало, что он снова крепко заснул.
Не более чем через четверть часа показалась лежащая под кроватью фигура. С кошачьей гибкостью подполз хозяин к стулу, где лежали шпага и револьвер Олимпио; его рука медленно приблизилась к оружию, осторожно взяла револьвер, положила на пол подальше от спящего; потом рука вторично протянулась к стулу и схватила шпагу Олимпио; осторожно, боясь толкнуть стул и произвести шум, хозяин поднял шпагу и точно также положил в сторону на пол.
Приготовления удались; спящий был обезоружен! Но он все еще был опасен, потому что, проснувшись и увидев хозяина, который наполовину выполз из-под кровати, он мог бы одним ударом сделать его калекой!
Однако Олимпио не проснулся!
Хозяин тихонько встал; под кроватью показалась фигура Эндемо, его лицо было лихорадочно бледно.
На этот раз его смертельный враг находился в его руках и не мог надеяться на спасение; хозяин стоял уже возле подушек Олимпио, готовый при первом его движении броситься на него, как дикий зверь. Он только ждал Эндемо, чтобы вместе с ним совершить преступление и сделать его своим соучастником, чтобы таким образом оградить себя от измены. Готовый к нападению, с острым ножом в руках, он был страшен; его лицо выражало кровожадность и служило доказательством того, что он уже не в первый раз совершал подобное дело.
