Ознакомительная версия.
Меня настолько ослепил блеск багдадского базара, что я с трудом мог поверить, что город этот не так давно был захвачен, разграблен и должен был платить дань монголам. Похоже, обнищавший Багдад восстановился мгновенно, потому что был самым богатым и преуспевающим центром торговли, который я когда-либо видел, далеко превосходя по разнообразию, изобилию и ценности продаваемых товаров рынок Венеции.
Торговцы одеждой гордо стояли среди тюков и рулонов тканей, сотканных из шелка и шерсти — в том числе и ангорских коз, — хлопка, льна, прекрасной верблюжьей шерсти и крепкого камлота. Здесь было множество экзотических восточных тканей вроде муслина из Мосула, dangri из Индии, bokhram из Бухары и дамаска из города Дамаска.
Торговцы книгами выставили тома из тонкого пергамента и бумаги, страницы которых были красиво исписаны разноцветными чернилами и сверх того украшены золотой фольгой. Большинство книг являлись копиями работ персидских авторов вроде Саади и Низами и, разумеется, были написаны на фарси похожими на червячки письменами, совершенно мне непонятными. Однако одну из них под названием «Искандернама» я смог узнать по иллюстрациям: это была персидская версия моего любимого произведения — «Александриады».
У аптекарей на базаре было множество кувшинчиков и пиал со всякими средствами, которыми можно было наводить красоту, как для женщин, так и для мужчин: черная al-kohl (сурьма) и зеленый малахит, темно-коричневая басма и рыжая хна, усиливающие яркость глаз бальзамы, духи из девясила, мирры, ладана и розового масла. Там были крошечные мешочки почти неощутимо тонкого песка, как пояснил Джамшид, семена папоротника, которые использовали чародеи, умевшие правильно произносить магические заклинания, делающие их телесную суть невидимой. Там было масло, которое называлось терьяк[128], выжатое из лепестков и головок мака. Джамшид сказал, что его прописывают лекари для облегчения спазмов и сильных болей, но что любой человек, устав от возраста или страданий, может купить терьяк и принимать его как простое средство ухода от невыносимой жизни.
Еще багдадский базар блистал и сверкал от обилия драгоценных металлов, камней и ювелирных украшений. Но из всех драгоценностей, которые там продавались, меня особенно поразила одна. Какой-то торговец предлагал исключительно наборы для некой настольной игры. В Венеции она имеет совершенно невыразительное название «игра в квадраты», у нас дома в нее играют дешевыми фигурками, вырезанными из простого дерева. В Персии же эта забава называется «война шахов», а игральные наборы здесь — это произведения искусства, по цене сопоставимые лишь с богатством настоящего шаха или кого-нибудь, равного ему. Обычная настольная игра, предлагаемая на продажу этим багдадским торговцем, состояла из досок, заполненных перемежающимися клетками черного дерева и слоновой кости, самих по себе стоивших очень дорого. Фигуры с одной стороны — шах и его генерал, два слона, два всадника, два воина на колесницах и восемь солдат-пехотинцев — были сделаны из золота и украшены драгоценными камнями, а шестнадцать фигур напротив — из серебра, инкрустированного драгоценностями. Я не помню, сколько стоила эта настольная игра, но она меня просто потрясла. У торговца были и другие наборы: шахи, изготовленные из фарфора и жадеита, редких пород дерева и чистого хрусталя, причем все фигуры были сделаны необыкновенно изысканно, настоящие миниатюрные копии живых монархов, генералов и их армий.
Были на базаре и продавцы скота — разумеется, лошадей и пони, ослов и верблюдов, а также и других животных.
Некоторых из них, вроде большого лохматого медведя, который, как я подумал, очень напоминал дядю Маттео, я знал только понаслышке и никогда не видел прежде. Изящного оленя, называемого здесь газелью, персы приобретали для того, чтобы украсить свои сады. Дикую желтую собаку — шакала — охотник мог приручить и натаскать на дикого вепря. (Охотники-персы выходят в одиночку, вооруженные только ножом, на дикого льва, но опасаются встречи с дикой свиньей. Поскольку мусульмане избегают даже упоминаний о свинине, смерть от клыков вепря представляется им просто ужасной.) На рынке, где продавали животных, я увидел также и shuturmurq. В переводе это значит «птица-верблюд»: он и вправду выглядел так, словно был отпрыском двух столь разных созданий. У птицы-верблюда тело, перья и клюв — как у гигантского гуся, но его длинная шея лишена перьев, как у верблюда, а две ноги — такие же длинные и неуклюжие, как все четыре у верблюда, ступни широкие, как лапы, и он, подобно верблюду, не может летать. Джамшид сказал, что shuturmurq ловят и продают лишь ради одной только ценной вещи — колышущихся перьев, растущих у него на заду. Также на багдадском рынке продавали обезьян; эту породу моряки для смеху иногда привозили в Венецию, у нас дома их называли simiazze (шимпанзе), и они были такими же большими и уродливыми, как и дети эфиопов. Джамшид же назвал этих животных nedjis, что означает «невыразимо грязный», но не объяснил, почему их так называют и кто и с какой целью этих обезьян покупает.
Встретились нам на базаре также и fardarbab (предсказатели будущего). Это были сморщенные старики с оранжевыми бородами, которые сидели на корточках перед подносами с тщательно просеянным песком. Тот, кто заплатил монету, тряс поднос, и песок образовывал различные узоры, которые старик прочитывал и разъяснял. Немало тут было и святых нищих дервишей, таких же оборванных, покрытых струпьями, грязных и отвратительных, как и в любом европейском городе. Правда, у багдадских имелась одна отличительная черта: они танцевали, скакали, выли, кружились и бились в таких жутких конвульсиях, словно у них случился приступ эпилепсии. Как я полагаю, это было небольшое представление, за которое они выпрашивали бакшиш.
Однако при входе на базар нам пришлось ответить на вопросы местного, если я правильно понял, сборщика налогов. Мы убедили его, что имеем средства, чтобы делать покупки и оплатить jizya — пошлину, взимаемую с продавцов и покупателей немусульман. Визирь Джамшид, хотя и сам был придворным, по секрету сообщил нам, что такого рода мелких чиновников и городских служащих народ презирает и называет словом «batlanim», что значит «бездельник». Когда мой отец отдал такому «бездельнику» один из наших мешочков мускуса, которого было достаточно даже для того, чтобы купить «войну шахов», сборщик налогов проворчал с подозрением:
— Получили это от армянина, говорите? Тогда, возможно, здесь вовсе даже не мускус кабарга, а кусок его печени. Сейчас проверим.
«Бездельник» достал иглу, нитку и зубчик чеснока. Он вдел нитку в иголку и несколько раз продел ее через чеснок, пока та не пропиталась запахом чеснока. Затем он взял мешочек с мускусом и один раз протянул нить через него. После чего принюхался к нитке и удивился.
Ознакомительная версия.
