Как сообщил ходивший на связь Григорий, захваченный ими оберст, оказавшийся начальником отдела доставки, таки развязал язык и дал сверхважные показания. Выяснилось, что штаб, где служил немец, был занят вопросом применения специального оружия, которое в целях сохранения строгой секретности, не привлекая внимания, небольшими партиями доставлялось на городской склад.
Москва приказала во что бы то ни стало достать образцы, и при детальном обсуждении плана нового захвата было решено не повторяться. Тогда напоенного бимбером до бесчувствия и переодетого в селянское оберста под видом мертвецки пьяного рыбака той же плоскодонкой вывезли из города и доставили на маяк.
Теперь же, когда оберсту пообещали сохранить жизнь и даже переправить в Москву, он дал детальное описание, где и что лежит. Как оказалось, предстояло вывезти специально помеченный объёмистый ящик, а для такого дела имевшаяся в распоряжении плоскодонка никак не годилась, и пришлось, изрядно поломав голову, угнать с рембазы грузовик.
Машине были изготовлены новые документы, заменены номерные знаки, а на борту кабины партизанский художник довольно похоже намалевал жёлтый горшок, который, по словам оберста, был отличительным знаком их службы. И только потом группа захвата, имея подложный пропуск, направилась в город, где её должен был встретить лейтенант со своими людьми.
Въезжал «оппель» как продуктовая машина, и дежуривший у шлагбаума жандарм не только не придирался, а, наоборот, одобрительно посмотрел на лежавшие в кузове мешки. Благополучно миновав пост, грузовик подъехал к вокзалу, где у сквера его уже битый час нетерпеливо дожидались Григорий и лейтенант Соколов.
Тормоза скрипнули, «оппель» остановился, и из кабины неожиданно выглянул сидевший там немецкий офицер. Лейтенант непроизвольно дёрнулся, но Григорий придержал его за рукав.
— Спокойно, это наши, — а потом шагнул к подножке и доложил: — Ничего подозрительного не замечено, всё тихо.
— Добро, — мнимый немец кивнул и распорядился: — Можете сниматься. Если всё пройдёт чисто, мы подхватим вас у Казачьей Вежи.
Фыркнув мотором, грузовик поехал в сторону товарной станции, а Григорий и лейтенант, глянув ему вслед, заторопились к предместью. И пока четверо подпольщиков, собравшись вместе, задворками спешили на окраину, «оппель», обогнув подъездные пути, неспешно подкатил к длинному одноэтажному строению, в котором ещё с царских времён находились склады.
Появление грузовика с рисунком горшка на кабине никакого беспокойства у охраны не вызвало. Больше того, часовой, неотлучно торчавший у склада № 7, едва завидев приближающуюся машину, дал сигнал, по которому к воротам немедленно прибежал дежурный фельдфебель.
«Оппель» остановился у склада, офицер вышел из кабины, и грузовик начал медленно сдавать задом, а фельдфебель, не дожидаясь команды, открыл замок. Офицер подошёл к воротам, фельдфебель предупредительно открыл створки и вежливо напомнил:
— Папир, битте…[265]
— Я, я… — с готовностью отозвался офицер и, сделав вид, будто достаёт бумаги, зашёл внутрь.
Фельдфебель шагнул следом и тут же, получив жестокий удар рукоятью «парабеллума» по голове, свалился замертво, а офицер, выглянув за ворота, приказал сидевшим в кузове четырём солдатам:
— Ком!.. Шнеллер!..[266]
Те послушно соскочили на землю и, забежав в склад, начали лихорадочно осматривать стоявшие там ящики. Так продолжалось минут пять, прежде чем один из псевдо-немцев не крикнул:
— Есть!.. Нашёл!
Все бывшие в складе поспешили к нему, а офицер, внимательно осмотрев надпись на ящике, коротко бросил:
— Грузим!
По этой команде «оппель» сдал ещё больше назад и втиснулся кузовом между створками распахнутых настежь ворот. Подхватив ящик, солдаты погрузили его на машину, и тут в склад неожиданно заглянул часовой. Заподозрив что-то неладное, он обеспокоенно залопотал:
— Вас… Вас?[267] — но на него бросились сразу трое, и через минуту бдительный страж уже валялся рядом с фельдфебелем.
Солдаты закрыли борт и вышли из склада, насторожённо оглядываясь по сторонам. Грузовик медленно выехал из ворот, офицер, навесив замок обратно, сел в кабину, солдаты влезли в кузов, и «оппель», постепенно набирая скорость, покатил к выезду с товарной станции.
Возле Казачьей Вежи — чудом сохранившейся со времён Хмельниччины трёхэтажной деревянной башни, бывшей когда-то частью монастырской ограды, «оппель», притормозив, забрал успевших прибежать туда подпольщиков и просёлками помчал дальше.
Много позже, уже в лесу, когда непосредственная опасность миновала и радостно возбуждённые партизаны в который раз пересказывали друг другу подробности захвата секретного ящика, Сергей, заметив, что покинувший вместе с ними город пан Мефодий сосредоточенно молчит, спросил:
— Чого сумуешь, батько?[268]
— Соснюк, трясьця его матери, из головы не идёт, — ругнувшись вполголоса, грустно отозвался Мефодий.
Похоже, кэпэзушник в который раз переживал, что рекомендованный им человек оказался таким. В свою очередь, тоже вспомнив про предателя, Сергей сразу посуровел и жёстко сказал:
— Время сейчас такое, батько, каждый выбор сделать должен, — парень вздохнул и, сочувствуя Мефодию, добавил: — Вот, как ты.
— Что я?.. Я, хлопче, свой выбор двадцать лет назад сделал. Твёрдый… — и старый подпольщик, отвернувшись, зачем-то стал всматриваться в становившийся всё гуще лес…
Кресы всходни — восточные районы.
Истребители.
Бомбардировщик.
Селянский воз.
Доброволец, вступающий в армию.
Зачем.
Офицерская школа.
Увалень.
Возможности.
Полицейский участок.
Работать.
Дубинками.
Хозяйственный двор.
Свежее мясо.
Харчевня.
Хаос.
