Ознакомительная версия.
Гуннского советника пробила дрожь, остаток ночи он мучился от холодного горного воздуха, пытался несколько раз завесить разбитые створки полотном, но всякимй раз ветер срывал занавесь. Лишь под утро, накрывшись всем, что смог найти в комнате, он забылся сном.
Тагулай накинул на себя шерстяное покрывало и уселся на кровать, в памяти всплывает вчерашнее действо этих собак-урусов. Знатный гунн до сих пор не понял смысла странного обряда, когда соломенную куклу посреди шума и веселья вдруг принялись хоронить. При этом и мужчины, и женщины сокрушались и лили слезы. По-настоящему. С криками «Помер Ярила наш! Помер! Без Ярилушки мы все – сиротинушки!» они принялись закапывать соломенное чучело в землю. Но после вновь стали веселиться, смеяться, петь и играть в свои поганые бубны и дудки. Но больше всего гуннского советника уязвила любовная потеха русов после всех странных обрядов – десятки пар устремились в реку, после чего они совокуплялись кто где мог.
Тагулай зарычал и с силой обрушил кулак на мягкую перину, вверх взметнулось несколько перышек, холодный горный воздух подхватил и понес их вверх, бросая из стороны в сторону.
Гунн громко выдохнул, взгляд обводит гостевую комнату. На деревянных стенах устроились полотна в человеческий рост, на каждом сцены из битв. Советник хана вновь нахмурился, желваки заходили ходуном, крылья носа раздулись – мерзкие урусы даже здесь одерживают победы, дабы гости не забывали о мощи и величии хозяев этих покоев.
Высокие потолки искусно украшены резными дощечками, каждая из них – узор-иллюзия. Тагулай невольно ахнул – ему почудилось, будто это не потолок вовсе, а оплетённая живыми деревьями беседка под открытым небом. Рядом с мягкой кроватью устроился изящный столик с резными ножками, они тоже казались выросшими из земли и опутанными корнями стволами. На столешнице остались так и не тронутые гунном яства: обжаренные в сухарях перепелы, язык в сметане, тут же ютились небольшие блюдца с горками орехов. Один Тагулай знал хорошо, другие видел впервые. Рядом возвышается стопка блинов, на верхушке застыло озерцо меда, несколько сладких струек соскользнули с одной стороны. Завершать вечернюю трапезу должен был невысокий кувшин с вином. Гунн не удержался и вдохнул аромат из сосуда. Ромейское.
«Пища не для свинского обжорства, а лишь для утоления голода, дабы еда в животе не давила», – отметил про себя Тагулай.
Гунн с трудом проглотил наполнившую рот слюну, живот бунтует, казалось, еще мгновение – и он начнет пожирать самого себя. Но степняк оставался недвижим. Желание полакомиться хотя бы одной птичкой или блинным кругляшом неистово боролось со страхом помереть в корчах прямо возле стола. Тагулай хорошо помнил и знал, в каких муках мрут отравленные, – сам не раз приговаривал обреченных. Усталый вздох вырвался из груди, веки, будто налитые свинцом, опустились. Смотреть по сторонам больше не хотелось.
Голова Тагулая загудела, стала тяжелеть, будто наливается свинцом, слишком много мыслей и страхов наполнили ее за последние часы. Он выдохнул и решительно встал, шерстяное покрывало отлетело в сторону, задело кувшин с ромейским вином, тот опрокинулся, струйка рубиново-красной жидкости скользнула к краю и крохотным водопадом устремилась на пол. Гунн ухмыльнулся и направился к двери, бодрый стук раздался от ступенек.
Дажин ерзает на троне. В руках князя русов берестяной сверток, перехваченный шнуром, указательный палец играет разлохмаченным кончиком. Брови сдвинуты на переносице, губы шлепают в беззвучном шепоте.
Рядом с княжим троном возвышается фигура старца-советника, русые волосы с проседью собраны в аккуратные косички, на лице отчетливо проступает паутина морщин, однако в глазах – голубой задорный огонек. Дажин посмотрел на старца, во взоре едва заметной искоркой скользнула неуверенность. Тот лишь улыбнулся, успокаивающе кивнул, жилистая ладонь тронула плечо князя.
У парадного входа в зал раздались решительные шаги. Дажин скользнул взором и ухмыльнулся – Тагулай хоть и грязный степняк, но ступает уверенно в чужом княжеском тереме – как и подобает знати.
Советник хана уверенно шагает к трону властителя Русколани, начищенный до блеска каменный пол главной палаты терема князя урусов сотнями узоров убегает вперед.
– А, вот и досточтимый Тагулай, – добродушно произнес Дажин. – Мудрый советник друга Русколани – великого хана Ухтамара!
Гунн остановился в десятке шагов от трона и с достоинством поклонился.
– Вот! Письмо от дражайшего сына, – произнес князь, на вытянутой руке картинно выставив сверток бересты со шнуровкой, пальцы легонько побарабанили по краю послания. – Я его отправил по делам государственным за море, а он… удумал завернуть в некий ромейский городок. – Тагулай вдруг вскинул брови, в животе нехорошо похолодело. – И было б дело, а то так, погостить малость. Или как там?
Дажин раскрыл берестяной сверток, глаза забегали по строчкам:
– Ага… Прошу соизволения отбыть попутно в град Никею, дабы своими очами лицезреть людей веры диковинной – христиан… – Дажин оторвался от послания, в глазах вопрос. – Каково?
Тагулай слушает князя вполуха. В голове роятся сотни мыслей. Но больше – вопросов: Как? Почему? Зачем князь отправил его к ромеям? Или действительно наследник засвоевольничал… Наверное, уруские шакалы что-то подозревают? Да нет же, наверное, просто совпадение… или все-таки нет?
Советник хана вдруг содрогнулся – князь Дажин с хитроватой ухмылкой окликнул его:
– А у тебя, досточтимый советник хана Тагулай, есть ли дети?
– Нам, знатным гуннам, не с руки иметь потомство… разве что великий хан…
– Да брось ты, – добродушно махнул рукой в сторону гунна Дажин. – У каждого из вас, поди, по десятку наложниц. Ну, конечно, у того, кто не распростился с… гм, мужским достоинством. – По палате пробежал смешок. Тагулай побагровел, глаза сотнями стрел впились в заносчивого князя. Тот продолжает: – У вас таких, знаю, хватает, хватает. А так – слышал я про ваши любовные нравы-обычаи.
Он коротко хохотнул и, повернувшись к своему советнику-старцу, шутливо бросил: – Всякий раз, когда слышу про вашу любвеобильность, подумываю, отчего нам, русам, гуннами не стать?
Улыбка, как и тон княжих слов, Тагулаю все больше кажется издевкой. Глаза советника хана машинально сузились, глаза принялись бегать, как стайка жуков.
– Чтобы быть гунном, нужно им родиться, – осторожно произнес Тагулай, глаза неотрывно следят за князем. Тот держится раскованно и добродушно. Как знать, может, и вправду игривое настроение у этого князька, подумал гунн.
– И это верно. Так все же – есть ли дети у досточтимого Тагулая?
Ознакомительная версия.
