— Ты не убивайся, друг, — поддержал Дежнев старого товарища. — И не нам чета, да слезами умываются. Счастье, брат, с бессчастьем в одних санях ездят.
Дежнев знал, что нет слов, могущих унести горе отца, потерявшего сына, что лишь одно время может исцелить его. Но народный фатализм мог отвлечь мысли его старого однополчанина, и Дежнев напоминал о нем.
Выйдя из избы, Дежнев наткнулся на Юрия Селиверстова, привезенного Курбатом Ивановым под стражей из Якутского острога.
Теперь это был не тот Селиверстов, каким он уходил с Анадыря три с половиной года назад, осенью 1655 года. Правда, уж тогда его судьба была предрешена неожиданной гибелью на море одного из его кочей, нагруженного моржовыми клыками. Пятнадцать человек промышленников, во главе с перешедшим к Селиверстову Павлом Кокоулиным, были унесены на нем бурей в море и не вернулись.
Тем не менее, уходя с Анадыря, Селиверстов сохранял свой обычный наглый и самоуверенный вид. В Якутском же остроге перед грозным воеводой Селиверстов смешался и потерял голос. Привезенных им «рыбьего зуба» и соболей далеко не хватило для покрытия долга казне. За Селиверстовым еще остался долг в 1393 рубля.
Чтобы избежать тюрьмы, Селиверстов сказал воеводе, что эту сумму он роздал в долг людям, оставленным на Анадыре. И вот он снова в Анадырском зимовье, не приказным, а арестантом, присланным для взыскания долгов, что должны быть переданы казне.
Высокий, костлявый, Селиверстов теперь горбился и смотрел исподлобья. Он выглядел затравленным волком. Насмешки встречали его всюду, куда бы он ни явился.
— Эй! Опытовщик! Не свиным ли ухом ты подавился? — кричал ему Сидорка.
— Метко ты попал ногой в лужу, — съехидничал его прежний подчиненный Григорий Байкал.
— Ну и рожа у тебя, «приказный»! — язвил старый недруг Селиверстова Данила Филиппов. — Ровно ты на шиле посидел!
— Видно, задравши голову ты плюнул, что сам себе в глаза угодил, — не унимался Сидорка.
Селиверстов устало отругивался от людей, чью ненависть он сам возбудил своей грубостью.
Дежнев остановил насмешников и пошел было дальше, но Селиверстов упрекнул его:
— Вот они, твои выученики, — упавшего топчут.
Дежнев холодно поглядел на Селиверстова.
— Не ищи ты, Юрий, правды в других, коль в тебе ее нет, — ответил он.
Дежнев вышел к крутому обрыву, спускавшемуся к реке. Широко разлившийся Анадырь плескался под его ногами, унося деревья, где-то обрушившиеся в воду с подмытого берега. Всюду слышались неумолкаемые птичьи голоса. Гуси и утки летали над рекой. Бесчисленные чайки то и дело выхватывали из воды рыбу.
Словно гора свалилась с плеч Дежнева после сдачи им дел приказного. Но странно, — чувства облегчения и радости смешивались у него с некоторой грустью и сожалением о предстоящем расставании с людьми, заботы о которых стали его привычкой.
Дежнев сел на бугор, отдавшись воспоминаниям. Уже одиннадцать лет, как он здесь. Перед глазами Дежнева встала первая, страшная зимовка в устье Анадыря. Холод. Голод. Гибель товарищей. Дежнев вспомнил постройку зимовья, наводнения, грозившие ему чуть не каждое половодье. Вот он обследует притоки Анадыря, перетаскивает карбасы через пороги, охотится на оленей, находит моржовую коргу…
Многих, очень многих товарищей уж нет. Тот убит, тот заболел и умер. Три с половиной года назад, ободренные большой добычей «рыбьего зуба», ушли с Анадыря-реки есаул Ветошка, Бугор, Вилюй, Костромин. Годом позже ушел Никита Семенов.
«Где-то они теперь? — думал Дежнев. — В Якутском остроге? Может статься, их уж в Москву послали. Москва! Сколь манит это слово! Вот поди ж ты, и родных ведь почитай что на Руси не осталось, а по родимой сторонке сердце ноет. А как-то там, в Якутском остроге, мается моя женка Абакаяда? Жива ли? Семнадцать годов не виделись… Сын-то, говорят, высокий да статный! Хоть бы свидеться!..»
Вспомнилась Дежневу и свадьба бывшего аманата Чекчоя. Проводив на Колыму и обратно Сидорку с Лаврентьевым, через полгода он туда же провел и отряд есаула Ветошки. Вернувшись на Анадырь, Чекчой посватался к Кивили.
Кивиль охотно пошла за смышленого ходынца, привлеченная его песнями и веселостью. После свадьбы, щедро одаренный Дежневым, Чекчой был отпущен домой. Теперь у него родился сын.
Летом 1659 года Дежнев в последний раз ходил на коргу за «рыбьим зубом».
Наступила зима. Едва утихли первые бураны, как Дежнев нанял ходынцев с оленями и двинулся в Нижне-Колымский острог с большим грузом моржовых клыков и соболей. С Дежневым ушло шесть человек служилых и промышленных людей, в том числе Артемий Солдат и Иван Казанец.
Фомка с Сидоркой проводили Дежнева верст двадцать и долго махали рукавицами, даже когда последние нарты скрылись за занесенной снегом лиственничной порослью.
Ходынцы сообщили Дежневу, что Чекчой встретит его в пути у верховьев реки Яблона. Действительно, в конце первой недели пути на повороте от Яблона-реки к подъему на Становой хребет Дежнев издали заметил костры и юрты ходынцев. Чекчой и Кивиль вышли на лыжах встречать Дежнева.
Кивиль выглядела пополневшей и счастливой. За спиной молодой женщины в меховом мешке был ее сын — маленький Федя.
— Сросшиеся брови сулят счастье, — молвил Дежнев, погладив ребенка по головке.
— Родиминка на шее — тоже к счастью, — весело отозвалась Кивиль, показывая Дежневу приметы ребенка.
Дежнев обласкал и одарил дитя и молодых супругов. Чекчой получил топор и саблю. Пока, в восторге, он размахивал вынутым из ножен клинком и показывал его своим родичам, Кивиль отвела в сторону Дежнева и спросила его, краснея:
— Семен, я давно хотела… Не решалась, однако. Когда Федя умирал, не узнавал меня, он звал Ирину. Кто была ему та Ирина?
— Ирина? Дай припомнить. Да… Так звали его мать. Родную матушку, видно, кликал он, сердешный, перед смертью.
— Мать? А я думала…
Кивиль так и не сказала, что же ее тревожило. Она ушла, задумавшаяся, но успокоенная.
Оставив жену во временном ходынском становище, Чекчой со своими братьями Карбургой и Ченой пошел проводить Дежнева до вершины перевала.
Становой хребет имеет множество отрогов в восточном направлении, и меж ними трудно выбрать тот дол, что ведет к перевалу. Ошибка может стоить жизни. Здесь немало бывало случаев гибели заблудившихся людей. Ходынские же проводники шли уверенно, видно накрепко запомнив приметы горных отрогов и долов.
Не слишком выдающийся высотой, Становой хребет тем не менее может заинтересовать исследователя. Когда-то здесь была область бурной вулканической деятельности. Позднее ледники сгладили и закруглили горы, всюду оставив свои многочисленные следы.
