— Конечно, это ложь, — кивнул Дымящийся Щит. — В ночь накануне отречения он был так пьян, что на следующий день ничего не помнил. Думаю, или жрец, или сестрица подмешали что-нибудь ему в октли. Так или иначе, поутру жрецы начали распространять эти слухи, а его сестра, видимо, вступив с ними в сговор, их не опровергает. Она явно вознамерилась занять престол брата.
— Возможно, она и жрецы опасаются, что рано или поздно он захочет вернуться к власти.
— И распускают постыдные слухи, чтобы сделать возвращение невозможным, — согласился Щит.
— В Толлане воцарилось безвластие, — глядя на окружающий хаос, подытожил я. — Кто-то должен объяснить сестре правителя и жрецам, что, если дело пойдет так дальше, скоро здесь не останется престола, который можно было бы занять.
— Они одержимы жаждой власти, — сказал Щит.
— Но как раз власти у них сейчас и нет, — отозвался я.
— Что ты обо всем этом думаешь? — спросил меня Щит.
— Наш правитель был слишком учен и дальновиден для своего времени и положения.
— Слишком мудр для своего народа? — спросил Щит.
— И жрецы, и народ жаждали крови, а он пошел против них.
— Иными словами, и жрецы, и народ получили то, что хотели, — вздохнул Щит.
— Можно сказать и так.
Я огляделся и неожиданно обнаружил, что Иксчааль опять исчезла. Но меня это больше не удивляло: возможно, она перелетела через стену и вознеслась к звездам.
Другое дело, что мне тут же стало недоставать ее. Я беспокоился о ней, скучал и ощущал утрату.
Однако кем бы она ни была, нам было суждено встретиться снова.
Непременно встретиться, пусть даже в преисподней Миктлантекутли.
Теперь я верил, что наши с ней судьбы переплелись навеки.
Мы отправились прямиком во дворец. Вход охранял сильный отряд мрачного вида воителей-Ягуаров. Они выглядели готовыми не только к отражению нападения, но и к дальнему походу.
— Правитель спрашивал о тебе, и не один раз, — сказал Щит, когда мы уже входили во дворец. — Тебя долго не было.
— Я проделал немалый путь.
— А ты… — он внимательно посмотрел на меня, — нашел утраченный кодекс?
Я кивнул.
— И ты знаешь, в чем твой долг?
— Ты рассказал мне об этом еще на вершине пирамиды, в мою первую ночь в Толлане. Как Хранитель Слова, я должен оберегать и хранить кодексы Кецалькоатля и Великий календарь.
— Хорошо, — мрачно кивая, сказал он и отвел глаза.
— А ты знаешь, куда собирается отбыть правитель? — спросил я.
— Он никому не говорит. Многие из нас последуют за ним хоть в ад. Ты пойдешь с нами к правителю?
— Чуть попозже, — помедлив, ответил я. — После того, как соберу остальные кодексы.
Огромное пространство внутри выглядело непривычно обезлюдевшим. Лишь немногочисленные слуги продолжали сновать туда-сюда. Проходивший мимо придворный с пустым взглядом сделал вид, будто меня не заметил.
Однако я не отправился прямиком в обсерваторию Звездочета. Вместо этого я поспешил по сумрачным, опустевшим коридорам, где выгорели и потухли уже почти все факелы, в личные покои правителя. Пыли и грязи было столько, что в прежние времена дворцовый управитель угодил бы под кнут.
В конце коридора я заметил Цьянью. Сначала в тусклом свете единственного факела я не мог с уверенностью сказать, что то была именно сестра правителя, а когда подошел ближе, увидел, что она как бы не в себе. Словно под воздействием дурмана, причем не просто октли, а более сильного снадобья вроде магических грибов.
При моем приближении Цьянья вдруг узнала меня, и глаза ее расширились. Я замедлил шаг и склонил пред ней голову. Ее движение было столь же стремительным, сколь и внезапным: выхваченный из-под одежды кинжал метил мне в горло. Я рефлекторно вскинул запястье: клинок полоснул по нему, но глотка, по крайней мере, осталась цела. Когда Цьянья попыталась атаковать меня снова, я перехватил ее руку.
— Почему? — вырвалось у меня.
— Почему ты не умер вместе со своей матерью? — прошипела она. — Зачем ты выжил и вернулся к нам? — Она застыла, прожигая меня злобным взглядом.
— Это ты ее убила? — едва слышно прошептал я.
Лицо Цьяньи исказилось ненавистью и злобой. Вырвавшись из моей хватки, она снова замахнулась кинжалом. Я снова отбил удар, но обсидиановое острие задело грудь. Из пореза полилась кровь.
Не принадлежи Цьянья к правящему дому, я убил бы ее, но вместо того лишь снова перехватил ее руку. Неожиданно она дернулась и охнула. Сначала я ничего не понял, потом увидел обхватившую ее сзади и поддерживающую, не давая упасть, руку и лишь после заметил появившееся из ее горла острие кинжала, пробившего шею насквозь.
Цьянья захлебнулась в кашле, из уголка ее рта потекла кровь.
— Так будет лучше, — печально произнес Кецалькоатль. — Изгнания бы ей не вынести.
— Она убила мою мать? — хрипло спросил я.
— Да, — подтвердил он. — Твоя мать зачала от меня ребенка, и, узнав об этом, моя сестра обезумела. Она ударила твою мать кинжалом в живот и, думая, что ты умрешь вместе с ней, бежала. Но тут появился Звездочет. Его мать была повитухой, и он умел принимать младенцев у умирающих матерей. Вырезал тебя и отдал на попечение кормилицы. Однако сестра услышала от кого-то, что твою мать хоронили с разрезанным животом, провела расследование, разыскала кормилицу и пытками вызнала все. К счастью, прежде чем она успела добраться до тебя, Звездочет принял меры. Я в это время находился в походе, поэтому он нанес на твой живот знаки Темного Разлома, уложил тебя в тростниковую корзинку и пустил вниз по течению.
— А что же твоя сестра? — спросил я.
— Она одной крови со мной, к тому же водила дружбу с жрецами. Правитель, наш отец, запретил мне мстить. Твоя мать была простолюдинкой, и это я во всем виновен, ибо принудил ее к близости. Мои руки были связаны.
— Так ты мой отец? — потрясенно спросил я.
— Отец, бросивший свое чадо.
— Но это не твоя вина. Тебя тогда здесь не было. И куда я попал потом, ты не знал.
— Я любил твою мать, но позволил жить ее убийце.
— Ну, теперь покончено со всем.
— Не со всем. Мне снова придется тебя бросить. Мне придется бросить всех.
— Всех?
— Тебя, Толлан, сей мир — всех и всё.
— Из-за царящего в городе безвластия? Из-за жрецов?
— Мы предлагали людям жизнь, а жрецы — смерть, и жрецы взяли верх. Ты сам видишь, что эти служители смерти делают с Толланом. И видел, до чего их владычество довело майя.
— Куда ты направляешься, повелитель?