– Он вас не ударил? – спросил Севка.
– Меня… Меня – нет, – простонала женщина. – А вот его…
Сзади, от улицы, послышались шаги. Севка оглянулся – несколько человек бежали в его сторону, луч фонаря метался по стенам, по булыжникам мостовой, уперся в лицо Севки.
– Кто такой! – выкрикнул голос из-за фонаря. – Руки!
– Лейтенант Залесский, – сказал Севка, заслоняясь левой рукой рукой от света фонаря, а правой пряча револьвер в кобуру. – Тут на женщину напали…
– Документы! – Фонарь приблизился, и его свет переместился вниз, на грудь Севки.
Тот продемонстрировал свои пустые руки, медленно полез во внутренний карман и достал документы.
Фонарь не двигался, из-за него вышел высокий человек в длинной пехотной шинели, протянул руку за документами и повернул их так, чтобы свет падал на открытые страницы.
Раздался щелчок, и луч другого фонаря, послабее, скользнул по лицу Севки.
– Хорошо. – Военный вернул Севке документы. – Комендантский патруль, капитан Рогозин. Что здесь произошло?
– Да вот, услышал крик, прибежал, а тут только женщина, бандиты убежали, – пряча документы в карман, объяснил Севка и замолчал.
Луч фонаря опустился ниже, осветил женщину, стоящую на коленях, и тело, лежащее на мостовой. Черная милицейская шинель. Стоптанные сапоги. Рука, откинутая в сторону. Луч осветил лицо.
Севка вздохнул.
– Знакомый? – спросил Рогозин.
– Милиционер. Сегодня утром познакомился…
«Ты-то чего полез… Беги, пока не поздно, из города…» – это пьяный мужик сегодня утром милиционеру крикнул, а тот потом сказал Севке, что прав мужик: «Я останусь – меня повесят… Ладно я, но ведь и семьи милиции будут вешать…» И все-таки не ушел. Остался в городе. И прибежал на крик женщины.
Себя защитить не успел, нож ударил в грудь и там остался. Рукоять – обычная потертая деревяшка. Кубанка отлетела в сторону, на лице – спокойное, чуть удивленное выражение. Крови совсем не видно.
– Я крикнула, – пролепетала женщина, даже не пытаясь встать с колен, – а он… он бросился… И вот…
«А у него остались жена и дети, – подумал Севка. – И сам он остался, хотя говорил с искренней горечью, что умирает город, что нужно бросить все… и не бросил. Как там пишут в газетах? На боевом посту? Что он здесь защищал на ночной улице? Не семью, не свою семью, точно. И не Советскую власть он защищал. Но что-то оставило его в городе, ведь не страх же. Трус не бросился бы на крик, трус просто отошел бы в сторону. Или переждал бы. Бандит не стал бы возиться с визжащей бабой – ткнул бы ножом, забрал с тела кошелек и ушел».
– Я пойду, – сказал Севка патрульному. – Все равно я ничего не успел увидеть. Вообще, я выполняю спецзадание…
– Иди, лейтенант, – разрешил Рогозин. – Чего уж тут… Только смотри, осторожнее. Оружие в карман переложи, что ли. Было уже несколько нападений на красноармейцев и командиров.
– Диверсанты?
– А черт их разберет… Может, диверсанты. Может, бандиты. А может, обыкновенные жители Москвы. Им оружие нужно, для самозащиты. И чего только не сделаешь для безопасности семьи…
«Чего только не сделаешь для безопасности семьи», – беззвучно повторил Севка, глядя на лицо убитого постового.
Чего только не сделаешь.
Он дошел до подъезда дома Евграфа Павловича, вошел, постоял несколько секунд перед лифтом.
– Если есть возможность, – сказал Севка и пошел по лестнице.
У него есть возможность. У него множество возможностей. И он ими обязательно воспользуется. Непременно.
Севка нажал на кнопку звонку, подождал. Дверь открыл Костя.
– Ужин готов, – сказал лейтенант. – Ждали тебя. Раздевайся, мой руки – и в гостиную.
Почти как семья, ухмыльнулся Севка своему отражению в зеркале над умывальником. Не садятся ужинать, ожидают припозднившегося. А ведь я мог и не вернуться. Согласиться на предложение Орлова и упорхнуть в будущее. Или в прошлое, черт его знает, где находится гнездо Орлова и его помощников. Говорил он «наверх», но это тоже ничего не значило.
Отражение улыбнулось в ответ, только улыбка у него получилась кривая и невеселая.
Севка прошел в гостиную – все уже сидели. Посреди стола стояла фарфоровая супница, только был в ней не суп, а вареная картошка. В селедочнице из того же сервиза лежала нарезанная крупными кусками селедка, хлеб тоже был нарезан крупно, ужин, похоже, готовил кто-то из лейтенантов, а старшие товарищи совещались. Или просто приходили в себя, переваривая услышанное.
– Приятного аппетита, – сказал Евграф Павлович, и все приступили к ужину.
Только сейчас Севка сообразил, насколько проголодался, потом вспомнил, что сегодня обеда у них не было.
Никто за столом не проронил ни слова, пока ужин не закончился.
Молча Никита сходил на кухню за чайником и заварником, а Костя молча принес чашки, чайные ложки, сахар в хрустальной сахарнице и баранки в фарфоровой вазе.
Допив свой чай, Севка отодвинул чашку и медленно обвел взглядом всех сидевших за столом.
– Он предложил мне уйти в будущее, – сказал Севка.
Комиссар кивнул, словно подтверждая услышанное, Евграф Павлович еле заметно улыбнулся, Костя хмыкнул, а Никита с хрустом раздавил в руке баранку.
Севка рассказал все. И подробно, насколько смог. Его не перебивали.
Только когда он закончил, комиссар посмотрел на Евграфа Павловича, а тот задумчиво произнес:
– Значит, он не сказал, кто его забрал из той рощи?
– Нет.
– И у него всего два помощника…
– Да.
– И все-таки я не пойму. – Старик сложил пальцы обеих рук, словно собирался обхватить шар. – Я не пойму… Если он из будущего, то почему ничего не принес с собой? Каких-то хитрых средств. Всеволод же рассказывал о разных приспособлениях… Ведь Данила сам сказал, что прошел через эту самую воронку нормально, в одежде и с оружием. Что ему мешало…
– Что ему мешало… – повторил Севка. – Что ему мешало… И ему, и его помощнику, который попал сюда еще весной… Орлов здесь был долго? Ну, до нашего с Никитой возвращения? Сколько – час, полчаса?
– Минут двадцать, – сказал комиссар.
– Двадцать четыре минуты, – сказал Никита.
– Вы его сразу в эту комнату привели?
– Сразу, как только обыскали. – Комиссар смотрел на Севку чуть прищурясь, словно в ожидании чего-то неожиданного.
– И только в эту комнату?
– Да. Он сел на диван, попросил чаю. Евграф Павлович вышел на кухню, а я оставался с ним. Слушал ахинею, которую он нес о славном прошлом. И что это значит?
– Значит, диван… – Севка встал из-за стола, подошел к дивану. – Сидел, пил чай…
На диване не было ничего. Под валиками – ничего.
Севка сел на то место, где сидел Орлов, огляделся. Никуда больше и не дотянешься…
