В то время высоко ценились богатство и императорская милость, но там, где прибегают к подобным средствам, где нет ничего естественного, где крыша здания держится на полусгнивших опорах, — там неизбежно падение, и избежать его нет никакой возможности.
В настоящее время все те люди, которые так глупо чванились своим могуществом, уничтожены; подобно высохшим ветвям отпали они от дерева, загубленного осенней бурей 1870 года, той страшной бурей, о приближении которой они и не подозревали, так ослеплены они были сумасбродным величием и мишурным блеском.
Прошла неделя после кровавой драмы, разыгравшейся на улице Лепельтье. Кровь с камней смыта, стекла в окнах вставлены, дома обновлены, все предметы, напоминавшие о катастрофе, поспешно убраны.
Первые три дня весь Париж занят был Орсини и его бомбами, толпы народа стекались на улицу Лепельтье, чтобы собственными глазами увидеть место действия кровавой драмы, потом мало-помалу все затихло и вошло в обычную колею. Все новости и даже адские машины быстро приедаются парижанам; заниматься одним и тем же не в их характере. В настоящее время их интересовал процесс и приговор четырем итальянцам. Окна на Ларокеттской улице, несмотря на баснословные цены, разбирались нарасхват.
Раны Людовика Наполеона и Евгении были незначительны и скоро зажили. Об ужасной катастрофе боялись сказать даже намеком, потому что императору это было очень неприятно.
Однажды вечером Евгения, окруженная придворными дамами, весело болтала в своем будуаре; она только что оставила приемный зал, где разговаривала с женами министров и посланников.
Часы на камине пробили десять вечера, когда императрице доложили о Бачиоки. Придворным было известно, что поверенный Наполеона нередко просил аудиенции у его супруги, поэтому они удалялись в другую комнату, где и оставались в ожидании императорских приказаний.
Государственный казначей вошел в будуар. По выражению его лица можно было видеть, что он пришел с важными и очень интересными новостями. В то время Бачиоки находился на вершине своего величия. В одной из следующих глав мы увидим, чего он добился в промежутке, начиная со дня таинственного посещения Тюильри прелестной Маргаритой Беланже и до настоящего времени.
Низко и раболепно поклонился он Евгении.
— Как здоровье императора, граф? — спросила она Бачиоки.
— Он почти поправился, ваше величество, и занимается делами с секретарем Моккаром; я же, пользуясь этой минутой, явился к вам, чтобы сообщить величайшую новость.
— Что такое, граф, говорите!
— Я пришел сообщить вам о свадьбе в соборе Богоматери. Евгения бросила на графа вопросительный взгляд; она не понимала значения слов, произнесенных им с особенным ударением.
— Напрасно ломал я голову и пытался разъяснить это дело, — продолжал Бачиоки, заметя удивление и вопросительный взгляд императрицы. — Генерал дон Олимпио Агуадо венчается с сеньорой Долорес Кортино, которая…
Евгения в ужасе отступила назад.
— Как! — перебила она графа. — Не вы ли уверяли, что испанский граф умер и что сеньора в Мадриде?
— Точно так, но дон Агуадо человек странный, его как будто страшится сама смерть! Признаюсь, внезапное его появление ошеломило меня.
— Вас обманули! Здесь, верно, что-нибудь не так, — проговорила императрица.
— Прежде чем сообщить вам эту новость, я заходил в собор Богоматери убедиться в достоверности известия. Завтра вечером назначена свадьба.
— Невозможно! И до сих пор не знали, не доложили мне об этом, — произнесла с колкостью Евгения. — О, я была права, уверяя, что нас дурно охраняют и еще хуже служат нам.
— Упреки ваши терзают меня! Я недавно узнал, что оба упомянутых лица и их служитель находятся в Париже. Генерал еще не совсем оправился после своей опасной и тяжелой болезни, — сказал Бачиоки. — Я узнал, между прочим, что он состоит при испанском посольстве.
— При посольстве! Вместе с Олоцага! — вскричала императрица в страшном волнении. — Но кто же устроил это? Это равно вызову, унижению…
— — Говорят, герцог де ля Торре в Мадриде…
— Серрано?
— Он друг Олимпио, которого и присоединил к дону Олоцага. Дона Агуадо сопровождают генерал Прим и один молодой граб в качестве attache.
— Его имя?
— Если не ошибаюсь, дон Рамиро Теба, — произнес Бачиоки, Устремив пристальный взгляд на Евгению.
Грудь Евгении высоко поднималась, она страшно побледнела и едва подавила волнение, овладевшее ею при этом известии.
— Довольно, граф, — произнесла она тихим, беззвучным голосом, — довольно, благодарю вас за сообщенные мне новости.
Евгения нажала пальцем золотую пуговку.
— Подождите секунду, — сказала она Бачиоки, от которого не скрылось ее волнение.
В будуар вошла инфанта.
Увидев Бачиоки, она догадалась, что замышляется новая низость. Но она скрывала свою ненависть к этому презренному человеку, выжидая удобного случая уничтожить его.
— Инфанта, — произнесла Евгения резким, металлическим голосом, — вы и государственный казначей проводите меня завтра вечером в собор Богоматери. Мы отслужим благодарственный молебен за наше чудесное избавление от смерти.
— Приказ ваш, государыня, будет исполнен в точности, — ответила Инесса, церемонно кланяясь.
— При этом мы будем свидетельницами свадьбы, о которой только что сообщил мне граф Бачиоки. Та сеньора с Вандомской площади… вы, вероятно, помните ее?
Инесса едва заметно вздрогнула.
— Да, — сказала она, — я хорошо помню ее.
— Выходит замуж за испанского генерала дона Агуадо и почему-то совершает это тайком от всех, — произнесла Евгения с таким диким, язвительным хохотом, что по телу Инессы пробежала дрожь, а Бачиоки понял действие, произведенное его новостью на императрицу.
Он удалился.
Евгения пожелала остаться одна; более чем известие о неожиданной свадьбе поразило ее одно имя, упомянутое графом; оно было немногосложно, но произвело на нее страшное магическое действие, имя это — граф Рамиро Теба.
Придя в свою комнату, Инесса поспешила к письменному столу и быстро набросала следующие строки:
«Генерал! О вашей свадьбе завтра вечером узнали. Будьте осторожны! Уничтожьте эти строки, написанные подругой сеньоры, перед которой она много, много виновата!»
Запечатав письмо, она поручила верной служанке отнести его в дом дона Агуадо, на Вандомскую площадь. На что решилась Евгения, что задумала она совершить на другой день вечером, Инессе было неизвестно. Но она знала пылкость императрицы, видела ее внутреннюю борьбу, и когда та выслала ее из будуара, изъявив желание остаться одной, Инесса знала, что Евгения замышляет новые жестокие планы, хотя, может быть, на этот раз она была так сильно взволнована, что не хотела видеть людей и предпочитала быть одна.
