class="p1">— Ну, пойдемте, — сказал граф фон Мален, беря его под руку. — Обед уже поспел.
Граф был радушным хозяином, за столом его сидело не менее двадцати господ, тут нашлось место и Бертье, посадили его в самом конце стола. Как-то так получилось, что опять Волков сидел рядом с Элеонорой Августой, дочерью графа. Она была по правую руку от него, а по левую сидел барон фон Эвальд, молодой господин лет девятнадцати. Видимо, небедный.
А вот Брунхильда, кавалер не поверил бы, если бы сам этого не видел, сидела по правую руку от графа, на месте жены или старшего сына. И та ничуть не смущалась. Граф говорил с ней, и она бойко ему отвечала, да так, что все остальные господа, в том числе и молодой граф, который сидела напротив нее, слева от отца, слушали девушку. У нее под рукой лежало Писание. Она то и дело, касалась его рукой. Но о чем они говорят, он почти не слышал, потому что Элеонора Августа, увидав его, обрадовалась и стала говорить с ним как со старым знакомцем, почти без умолку.
Он хотел послушать, что говорит Брунхильда графу, но слышал только свою соседку. И сделать ничего не мог.
— Господа, а вы будете на турнире? — спрашивала она.
— На турнире? — удивлялся Волков.
— Я буду, — говорил молодой барон фон Эвальд.
— Ну а как же без вас, — сказала Элеонора Августа, — а вы, Эшбахт, будете?
— Не знаю даже, — отвечал он, Волков не очень жаловал эти сборища знати. Еще по службе в гвардии он знал, что там, за пределами арены, молодые господа рыцари, распаленные играми, соперничеством и вином хватаются за железо, там, где в другом случае лишь усмехнулись бы. На турниры вечно собирались безземельные господа, чтобы показав себя на арене с копьем или мечом, найти себе жену с хорошим куском земли в приданом. Или сеньора хотя бы, что позовет ко двору. Кроме земельной аристократии там вечно бывали бретеры, чемпионы и дуэлянты, что ездят от турнира к турниру. В общем, люди опасные, от которых нужно бы держаться подальше.
— Конечно же, вам надо быть там, нельзя быть затворником, — говорила дочь графа, — и сестре вашей надобно бывать в свете. Такую красоту нельзя прятать от общества.
— Истинно! — поддержал степенный господин, что сидел напротив Волкова и имени которого он не запомнил.
Он поднял бокал в честь своих слов, и Волкову пришлось сделать тоже самое. Заодно с ними выпил и молодой барон, что сидел по левую от него руку, и Элеонора Августа. А там, во главе стола, во все своей красе царствовала Брунхильда. Граф, его сын и прочие первые нобили земли Мален говорили с ней, задавали вопросы, с интересом слушали, что она отвечала, и тут же восхищались ее ответами. Даже хлопали в ладоши, когда она что-то читала им из Писания и сразу же переводила.
Когда только научилась, мерзавка, языку пращуров, что так писание читать может! Волков очень хотел расслышать, что она там рассказывает, боялся, что наболтает лишнего чего, но слушать ему приходилось Элеонору Августу.
— Обязательно вам нужно быть на турнире, — говорила она, — этот турнир в честь именин жены герцога нашего, моего троюродного дяди. Он иногда приезжает на него, бывало, что и с герцогиней. Турнир как раз через две недели бывает после праздника святых Петра и Павла.
— Обязательно буду, — сказал он, но тут же добавлял, — если изыщется возможность.
Лакеи несли следующие смены блюд, подливали вино, а Волков согласно кивал головой дочери графа, все еще пытаясь услышать, о чем там с графом и другими нобилями говорит молодая красавица, которую он сюда привез. Но скорее слышал, о чем болтает Бертье в конце стола, который нашел себе товарищей из тех, что, как и он увлечены охотой, он говорил с ним об отличных собаках, что купил недавно задешево.
Этот бесконечный обед стал для него пыткой. Он видел, как от вина и граф, и его сын, и еще два достойных мужа, что сидели вокруг Брунхильды, стали свободнее, веселее. Да и сама она раскраснелась, была болтлива и смешлива.
«Господи, не допусти», — думал кавалер, надеясь, что она не наболтает ничего лишнего. А сам тут же и, возможно, невпопад, кивал Элеоноре Августе, пытаясь ответить на очередной ее вопрос.
Еле дождался он окончания этого обеда. Не в радость он ему был, если бы кто спросил, что за блюда он там ел, он бы и не вспомнил.
Наконец, все стали вставать из-за стола, в зале заиграла музыка.
А Волков стал раздражаться, к Брунхильде было не подступиться. Граф и другие господа не отходили от нее. Хоть за руку ее отводи от них. Да видно, ей пришлось отойти, лакей пришел и с поклоном повел ее показывать ей ее покои.
Тут уж Волков ее и догнал и начал раздраженно:
— Ты что там болтала весь обед?
— Ах, это вы? — отвечал она, глянув на него мимолетно. — Господа спрашивали, зачем я собой Писание ношу, так я отвечала.
— Бахвалилась!
— Нет, они спрашивали, неужто я читаю его, так я и говорила как есть, что читаю и понимаю многое в нем, хоть и не нашим языком писано. — Едва ли не заносчиво отвечала Брунхильда.
— А еще что спрашивали у тебя господа?
— Да многое что, да не волнуйтесь вы так, ничего лишнего я не сказала, сказала, что папеньку нашего не помню, что сгинул он, когда я мала была. И что вы с малолетства при попах да при солдатах были, оттого и грамотны, и в воинском деле преуспели, больше про вас ничего не сказала.
Тут лакей довел их до покоев красавицы, открыл ей дверь. Волков тоже захотел войти, да она вдруг стала в дверях и сказала:
— К чему вам за мной ходить? Вам свои покои выделил граф.
— Что? — растерялся кавалер.
— В свои покои ступайте, — нагло заявила она.
— Рехнулась, что ли? — возмутился Волков и вознамерился войти.
Да не тут-то было, Брунхильда стала на его пути, глаза злые, щеки алые, вином пахнет, отступать и не думает, цедит ему сквозь зубы:
— Нечего, братцам по покоям сестер ходить, а то есть такие братцы, что сестер своих в постель к себе просят да любят, чтобы сестры нагие к ним в постель шли. Не по мне такое, сатанинское это. Так что к себе ступайте, — и добавила так едко, как только могла, — братец.
И захлопнула перед ним дверь. Он уже хотел стучать, да в коридоре
