— Я помолиться...
— Так Богу не молятся! Так ему докучают!
— Я думала...
— Врешь, матушка,— не думала! Если б думала, то мироносицу бы из себя не изображала! Как собор называется?
— Известно как,— опешила окончательно сбитая с толку женщина.— Преображенский...
— Вот и преображайся! Со скорбной миной в гости к соседке ходить будешь, а дом Божий лицо видеть хочет, а не гримасу! Уразумела? Нечего Богу рожи корчить! Будет скорбь — лицо и без твоих потуг нужную форму примет. Здесь Бога славят, а не слезами омывают!.. Видишь как, батюшка? — вернулся он ко мне.— Со скуки все... Ты уж прости нас, бездельников...
— Да уж работать побольше бы вам не помешало,— согласился я.— На что вы здесь живете?
— А что Бог пошлет, на то и живем.
— Работать-то не пробовали? Свиноферму бы развели какую, гусей-овец всяких...
— Ленивы да немощны,— вздохнул он.— Уж пытались нас, тунеядцев, к делу пристроить, пытались, а все не в прок... И Петр, государь покойный, и Екатерина, царствие ей небесное, и кто только силу такую бездельную к труду приобщить не пытался... Сейчас вот нова власть о том же думку имеет...
— При правильном подходе даже здесь можно успешным ведением дел благополучия добиться,— снизошел я до совета.— Главное — не лениться...
— Спасибо за совет,— поклонился он в пояс.— Спаси Господи!
Ну как с таким разговаривать? Монастырь мы осмотрели быстро: да и много ли тут было осматривать? Внутрь храма Ванечка меня не пригласил, да мне это было и неинтересно. А снаружи все, виденное мной, можно описать в двух словах: бедненько, но чистенько. А вот за монастырской оградой, среди скучающих прихожан, заметил я нечто, весьма даже меня заинтересовавшее...
Ванечка перехватил мой взгляд.
— Был у моего тяти компас немецкий,— сказал он.— Как ни вынешь, стрелка всегда на север стоит...
— А вас, любезнейший, никогда не учили, что совать свой нос в чужие дела — нехорошо? — холодно спросил я.— У каждого человека есть свое «личное пространство», и посторонним нарушать его не следует. А если вам невозможно жить без этих ваших... поучений, то это — ваше дело, сэр!
— Да снизойдет солнце во гневе вашем! — согнулся он в поклоне.— Просто девица эта чудо как притягательна, вот я молодость и вспомнил...
— Что, доводилось погулять в молодости? — понимающе усмехнулся я.
— Да не в этом дело... У тяти моего покойного охотничий пес — дюже знатный кобелек был. И добытчик, и охранник, и охотник... А уж до женского полу охоч — за уши не оттащишь! Ни одной лайки не пропускал... Да что там «лайки»?! На любую пробегавшую мимо дворняжку взгромоздиться норовил... Вот уж я ему тогда обзавидовался! Нам бы так, да?..
— Уйди, дурак! — не выдержал я.
Юродивый, с поклонами и извинениями попятился, а я, раздраженный, пошел вперед. Девица и впрямь была хороша — совершенно в моем вкусе, но из-за сравнения этого дурака весь охотничий азарт пропал. Надо же было человека с собакой сравнить... Нет, все же русские — совершенно невоспитанная нация...
— Батюшка! Голубчик! Погодите! — услышал я за спиной.
Вчерашний монах, настоятель монастыря, торопливо ковылял ко мне, пробираясь по извилистым тропкам между сугробами. Неохотно я остановился. Тесное общение с этими малопонятными людьми в мои планы не входило. Моя задача была проста: дождаться связника и под охраной доставить посылку известному вам лицу. Для этого мне требовалось всего лишь провести здесь два-три дня, после чего я с радостью покинул бы это захолустье. Но пока связник не прибыл, волей-неволей я был вынужден общаться с хозяевами этого... места.
Вздохнув, я как можно приветливее поздоровался с запыхавшимся настоятелем:
— Доброе утро.
— Староват я стал для утренних пробежек,— извиняясь, улыбнулся он, опираясь на предложенную мной руку.— Годочков бы двадцать сбросить... Да жалко: уж больно хорошие это были годы... Вы, никак, обиделись на Ванечку нашего? Простите его, голубчик. Он ведь очень хорошо к вам относится.
— Я заметил,— буркнул я.
— Вряд ли... Вы же его не знаете. Он ведь говорит только с теми, кто его услышать способен. Вы вроде как о собаках разговаривали?
— Угу... Судя по его сравнениям, животные для него уж явно не братья наши меньшие...
— Конечно не братья,— удивился не понявший моего сарказма монах.— Помилуйте, Джеймс, ну какой же для меня брат ежик или хомячок? У меня люди братья. Я очень люблю природу, но самоунижаться до них не стану, это противно пониманию того, что мы созданы по образу и подобию Божьему. Человек — царь природы, он и заботиться о ней должен как милосердный и разумный властелин: с добротой и мудростью.
— Один мой знакомый говорил, что «собаки смотрят на нас снизу вверх, кошки сверху вниз, и лишь свиньи смотрят на нас, как на равных»,— вспомнил я вашу старую шутку.
— Ваш знакомый слишком пессимистично относится к роду людскому,— улыбнулся монах.— Просто не надо давать свиньям такого повода... Как вы отдохнули?
— Превосходно, благодарю вас. Я признателен вам за заботу и приношу свои извинения за причиненные неудобства.
— Ну о чем вы? Мы искренне вам рады. И сделаем все, что в наших силах, чтобы вы чувствовали себя уютно.
— Спасибо. Я только хочу еще раз уточнить... Вы, господин настоятель, точно меня ни с кем не путаете? Я ведь действительно случайный человек в ваших краях, и было бы неловко...
— Ни с кем, голубчик, ни с кем,— заверил он.— Вы сейчас не заняты?
— Нет. Какие у меня могут быть здесь заботы?
— Сделайте одолжение, а? Устал я немного. Надо бы пройтись... А я, во-первых, стар, а во-вторых, как толь
ко увидят, что я один... Одним словом, не смогли бы вы меня некоторое время сопровождать?
— Извольте,— я осторожно взял его под локоть.— Куда прикажете?
— А вот, давайте вокруг озера. Оно небольшое, так что больше часа я у вас не отниму. Да и тропинка там натоптана... Часто там хожу...
Я здраво рассудил, что хорошее отношение местного начальства мне отнюдь не помешает, час — не такой уж большой срок, а дел у меня все равно нет, и согласился.
— И что же они от вас хотят?
— Кто?
— Ну эти... Которые к вам в очередь выстраиваются...
— Ах, вы про людей... Простите, я не всегда понимаю, когда о людях говорят в третьем лице... От меня — ничего. Они к Богу идут. Иногда — плутают. Иног да — падают. Иногда просто устают.
— Я не очень вас понимаю. Наверное, мой русский все же недостаточно хорош, хотя я изучал его с самого детства.
— Ваш русский очень неплох,— успокоил он меня.— Впрочем, если желаете, мы можем перейти на английский.
— Вы знаете английский?!
