жители позволили себе потратиться на красную черепицу. Из крыш торчат кирпичные трубы печей по-белому. В пойменных лугах пасутся стада чёрно-белых коров вполне нормального размера, хотя историки утверждают, будто в средние века корова была немногим крупнее современной козы. Врут, наверное.
Вдалеке, по самому горизонту, зеленеют поля. Рожь там или пшеница, или вообще овёс, с реки не видно, да и не разбирался в них министр иностранных дел. В магазине отличал белую булку от чёрного хлеба, и уже хорошо. Но наглядно поля расположены — местные жители не прячутся и не боятся отойти от дома подальше. Значит, Самарин прав и татарских набегов нет. А сам татары, говорят, есть на второй барже, где они охраняют пятьдесят тонн тротила. Посмотреть бы, какие они в этом времени.
Посмотреть, сделать выводы, встретиться с самым главным, и заключить договор на аренду земель. В идеале лучше бы купить в вечное пользование, но Андрей Дмитриевич подозревал, что в этом случае Самарин будет резко против. Не даст казённые земли разбазаривать!
Вот как так получается, что бывшему старшему прапорщику за державу обидно, а в Российской Федерации… Эх, не нужно о грустном и наболевшем.
Впереди, выше по течению, показалась очередная деревня, а напротив неё ткнулись в берег носом пароходик и большая баржа. На баржу грузили бочки и какие-то деревянные ящики. Заинтересовавшийся Ковров спросил у скучающего неподалёку звенигородского пехотинца, отличающегося от остальных серебряной звёздочкой на металлическом плечевом щитке:
— А это кто?
В охрану посольства набрали хорошо владеющих «самарским» говором русского языка, и охранник охотно ответил:
— Да ледяная баржа. Забита льдом, и раз в неделю по Клязьме проходит, скупая топлёное масло и сыр. Заодно коровьи шкуры, у кого они есть. Есть ещё льняная баржа, что нитки берёт, но та по весне ходит.
— И это только здесь, На Клязьме?
— Почему же? По Оке шесть ледяных барж ходит, а по Волге вообще полтора десятка. Потом всё на Москву везу, а там в заморские страны отправляют. В Бемене или Гамбурге, говорят, четыре цены от московской взять можно. В Париже вообще вшестеро дороже.
— А бывает, что нападают на эти баржи пограбить?
— Бывает, как не быть-то, — хмыкнул звенигородец. — В лесах татей всех повывели, последнего о прошлом годе оскопили да туркам в гарем продали, а на реках то новгородские ушкуйники пошалить решат, то тверские всё никак не угомонятся. Всё отомстить мечтают за утерянное Великое Княжение.
— А бывает, что нападают на эти баржи пограбить?
— Бывает, как не быть-то, — хмыкнул звенигородец. — В лесах татей всех повывели, последнего о прошлом годе оскопили да туркам в гарем продали, а на реках то новгородские ушкуйники пошалить решат, то тверские всё никак не угомонятся. Всё отомстить мечтают за утерянное Великое Княжение.
— А с ушкуйниками как?
— Да тако же, к туркам. Тати размножаться не должы! А на город виру в полторы тысячи рублей.
— Это много? — уточнил министр иностранных дел, не ориентирующийся пока в местных деньгах.
— Наш пароход три сотни рублей стоит, а я в год восемь получаю, — пояснил пехотинец. — Да и сами они виноваты — хочется на меч деньгу добыть, так покупай льготу государеву, да иди на свеев с данами, али на англов с франками. Ещё лучше в Магриб, там и теплее, и людишки чуток побогаче.
— Приходилось самому там побывать? — увидев мечтательно затуманившиеся глаза, спросил Ковров.
— Ага, — подтвердил звенигородец. — Трижды награждён был походом на Магриб. За раз по двадцать рублей оттуда привозил.
— Хорошие деньги.
— Знамо дело. Всё в рыбоводство прудовое вложил, и на каждый рубль по четыре гривенника в год прибыли выходит. А ещё жалко, что война в Египте закончилась, там тоже можно было неплохо заработать. Нижегородский полк, почитай, два года там пробыл.
— А кто с кем воевал?
— Знамо дело, православные копты арабских нехристей выгоняли. Теперь там пшеничку не кочевые нехристи скупают, а наша казна, да по твёрдым ценам. А нижегородцам свезло, да… Ну так у них командиром Влад Дракул, первейший дружок самого князя Бартоша.
От знакомого имени Ковров едва не подавился дымом очередной сигареты, но личность князя, будущего царского шурина, заинтересовала больше. Вот и попытался выведать, но получил решительный отпор.
— Никак не можно командиров обсуждать, уставы не велят. А вот хочешь, я тебе про Папу Римского расскажу? Там, правда, похабно очень, зато сущая правда. Рассказать?
— Нет, спасибо, как-нибудь в другой раз.
Задержались во Владимире на целый день, остановившись на подворье светлейшего князя Самарина. Оказывается, у Андрея Михайловича в каждом более-менее крупном городе есть содержащееся от казны подворье. Такой вот бюджетный олигарх.
Причина задержки вполне прозаическая — Самарин заявил, что делегация Российской Федерации в костюмах ручной работы от известнейших кутюрье выглядит нищебродами и оборванцами, и он не намерен позориться, представляя их на Москве.
— По местной моде оденемся? Четыре шубы поверх семи кафтанов? — съязвил недовольный президент. — А на голову меховую трубу высотой полтора метра.
— У вас устаревшие сведенья, Сергей Сергеевич, — улыбнулся светлейший князь. — У нас такие модники уже и в глухих углах не отыщутся, зато у вас их всё больше и больше. Три месяца назад на аукционе в Питере лот «Шуба с царского плеча» ушёл за девяносто два миллиона рублей.
— Слышал о чём-то таком, — подтвердил министр обороны. — Но не знал, что это вы продаёте.
— Я не стремлюсь к известности, — пожал плечами Самарин. — А вам подберём что-нибудь этакое… Чего нет в этом времени, но чтоб красиво, ярко и внушительно. Аарон Мейерович обязательно придумает.
— Это кто?
— Портной из современной вам Хайфы. Исторический реконструктор одежды. У себя в Израиле как-то не прижился, вот я и пригласил сюда. Это для вас Владимир страшное захолустье, а для него чуть ли не центр цивилизации, куда свозят на карантин все иностранные посольства. Изыски иноземной моды можно не только увидеть, но и пощупать руками. Фанатик, что вы хотите.
Аарон Мейерович оказался верзилой двухметрового роста и русыми чуть вьющимися волосами и пронзительным взглядом ярко-голубых глаз. Стало понятно, почему он не прижился в Хайфе. Портной походил вокруг гостей светлейшего князя, ничего не замерял, хотя привычный портновский сантиметр висел на шее, хлопнул себя по лбу, и ушёл всё так же молча.
Вернулся через четыре часа:
— Вот, господа-товарищи, примеряйте. Это вам, Сергей Сергеевич, это Ивану Баировичу, а это достанется Андрею Дмитриевичу.
Президенту Российской федерации очень подошёл генеральский мундир времён войны тысяча восемьсот двенадцатого года. Золотое шитьё, красное сукно, галуны и позументы, бахрома эполетов, ботфорты и тяжёлая шпага на перевязи. Разве что вместо обтягивающих лосин белые зауженные шерстяные штаны без стрелок, но с карманами. Венчала всё это чёрная двууголка. Практически как у Наполеона.
У министра иностранных дел тоже мундир, но морской и более поздних времён. Парадные фотографии адмирала Зиновия Рожественского приходилось видеть?
