Скороход вёл меня по каким-то коридорам, лестницам и остановился у ничем не приметной двери, кивнув на неё головой. Я постучал в дверь и вошёл.
За дверью находился большой кабинет с огромным письменным столом, приставным столиком на четыре человека, слева стенка-библиотека до потолка (а потолки старорежимные), маленький столик и два кресла у него.
— Уютный кабинет, — подумал я и услышал голос:
— Вот вы какой, Дон Николаевич. Что же, проходите, присаживайтесь в кресло. Я полковник Борисов. Давайте знакомиться…
— Приехали, Дон Николаевич, — вывел меня из задумчивости голос Васнецова.
Машина стояла у моего дома. А у меня ни ключа, ничего. Вот и приехал, называется.
— Пойдёмте, я провожу вас, — сказал Васнецов, — Екатерине Дмитриевне я позвонил, что привезу вас, так что все дома в порядке.
— Какой Екатерине Дмитриевне? — удивился я.
— Как какой? — в свою очередь удивился Александр Сергеевич. — Супруга ваша, она в госпитале работает.
— Ах, да, — спохватился я, — как-то не привык жену по имени-отчеству величать.
Похоже, что меня треножит не только одна Катерина.
Дверь открыла Катерина.
— Проходите, давно жду вас, — сказала она. — Александр Сергеевич, снимайте плащ, проходите.
Я как бы само собой разумеющееся. Все всё знают. Все в теме, а чего ждать от старика, которому через месяц должно исполниться сто восемнадцать лет? А что от него ждать? Реликт. Дуб. Пень.
Полноте, товарищи и господа лузеры. Я был знаком с первым радио, когда ваших дедушек и бабушек в проекте не было. Неужели вы думаете, что я всегда буду находиться на два шага позади молодёжи. Дудки. Когда я был списан всеми разведками мира, в том числе и нашей разведкой, я был в курсе всех дел и всё при помощи Интернета, с которым я познакомился раньше всех российских пользователей, сразу поняв его безграничные возможности. Но это не для всеобщего обсуждения. Сейчас я должен поступить как волк, который отлучился на минуту, а в его стае уже начали происходить необратимые изменения, спровоцированные молодыми волками, мечтающими о карьерном росте.
— Катерина, что там с моим выходным костюмом? — спросил я довольно неожиданно, поставив в тупик мою новую хозяйку и удивив Александра Сергеевича.
Неожиданный вопрос всегда должен быть наготове. Похоже, что у всех было продумано всё, но только не это. Я прошёл в свой кабинет и открыл платяной шкаф. В шкафу пахло нафталином, зелёным чаем и ещё какой-то гадостью, зато не было намёка и на моль, которая в качестве деликатеса предпочитает натуральный хлопок и шерсть.
На плечиках висели полтора десятка разных костюмов. За столько-то лет могли и накопиться. Не все я носил. Со временем и телосложение человека меняется, то он толстеет, то он худеет с возрастом или какой-то болезнью и приходится покупать новый костюм.
Подошёл пока только тёмный шерстяной костюм в белую искорку. Точный цвет даже и трудно назвать, но костюм можно отнести к типу парадно-выходных или для торжественных случаев. Рубашка подошла сразу. Красный в белую косую полосу галстук я привычными движениями завязал «виндзорским» узлом и стал готов к любому делу.
— Вот этот костюм подготовь, — сказал я Катерине и повернулся к Васнецову, — а директору скажите, что завтра готов в любое время.
Я распрощался с ним и переоделся в свою обычную домашнюю одежду — мягкие брюки и тёплую рубашку в виде толстовки с двумя нагрудными карманами. Очень удобно работать в такой одежде, ничего не сковывает движения.
На столе был тот порядок, который я люблю. То есть полный беспорядок, но в этом беспорядке есть своя система, которая скрывает от посторонних глаз нужные мне предметы, находящиеся у меня под рукой. Фотография моей покойной жены стояла в рамочке рядом с моим компьютером. Это плюс для Катерины.
— Что там у нас на ужин? — спросил я Катерину и она, взмахнув руками, унеслась на кухню. Вероятно, я отвлёк её от какого-то кулинарного изыска.
В зале был накрыт стол на две персоны. В центре стоял подсвечник. Романтический ужин.
— Ты не против того, что я здесь хозяйничаю? — спросила моя подруга. — Ты мне расскажи, что можно трогать, а что нельзя и вообще, ответь на вопрос, мы будем жить вместе или ты предпочтёшь остаться один?
Правильно поставлен вопрос. Мы не молодые люди, которые только начинают свою жизнь.
Я обнял её и сказал, чтобы она хозяйничала здесь. Я почти тридцать лет жил один и начинаю новую жизнь.
К вечеру позвонил Васнецов и сообщил, что директор будет ждать меня завтра в шестнадцать часов, а в четырнадцать за мной придёт машина.
Я сидел в кресле и смотрел телевизор, Катерина что-то делала с моей рубашкой. На деревянном помосте бесновался лидер демократических либералов и бывший неудобный для всех руководитель Росприроднадзора…
— Станислав Сергеевич дал вам самые лестные характеристики, — сказал мне полковник Борисов, — да и ваше поведение с эрцгерцогом Фердинандом достойно похвалы. Ваша необременённость светом, неглубокие дворянские корни и почти пролетарское происхождение делают вас кандидатом на должность моего помощника. Что вы скажете на это предложение?
— А что я должен буду делать? — спросил я полковника.
— Ничего сложного. Не торопиться с вопросами и выполнять мои поручения, — сказал Борисов.
— Тогда я согласен, — сказал я.
— Вот и ладно, — сказал полковник, — именной указ о вашем назначении объявляться не будет, но через две недели жду вас здесь, пропуск на ваше имя будет выправлен, а вот по этому адресу снимете себе квартиру. В пути вот почитайте это, — и полковник передал мне книгу на английской языке, — «Нормандский дом, Плантагенеты, Ланкастер, Йорк, Тюдоры, Стюарты, Ганноверы, Веттины», пригодится, потом расскажете, что поняли.
— Слушаюсь, — сказал я и отбыл в Москву…
— Ты о чем-то задумался, — донёсся до меня голос Катерины. — У тебя всё хорошо?
— Да, всё хорошо, — откликнулся я. — Государственные шуты дают народу понять, что они те, за кого нужно голосовать, а проголосовав, народ убеждается в том, что они голосовали за тех, за кого не хотели голосовать. Когда баранов гонят на бойню, то впереди идёт козёл. Все думают, что раз он так спокойно идёт, то там всё хорошо. А козёл знает, что его выпустят через другие ворота и дадут капусты.
— Злой ты, Дон, — сказала Катерина, — я начинаю тебя побаиваться.
— Смотри сама, — сказал я, — во все времена правду называли злостью, а ещё хуже — клеветой. В царские времена с правдой боролись, при социализме правда была писанной, что не прописано, то неправда, и в демократии мы идём к тому же, что нам завещал товарищ Сталин.
