Водорез «Мелкарта» протаранил весла левого борта римской галеры, и при соприкосновении с упрочненным носом судна они ломались, словно тонкие веточки.
— Бросай! — Голос Гиско перекрывал треск ломающегося дерева.
Стрелы летели прямо сквозь поручни вражеского корабля — короткая дистанция позволяла лучникам точно прицеливаться и стрелять практически горизонтально. На палубе триремы заполыхал огонь, и панические крики смешались со стонами раненых.
«Мелкарт» прорвал строй римлян, и перед ним теперь расстилалось открытое море. Гиско приказал вновь задействовать весла левого борта, а сам бросился на корму, чтобы посмотреть на ущерб, который его корабль нанес римской галере, осмелившейся бросить ему вызов.
— Разворот! — автоматически скомандовал он, не отрывая взгляда от боевого порядка римлян и ожидая увидеть другие карфагенские галеры, прорвавшие вражеский строй.
* * *
— Бросай! — крикнул Септимий.
Двадцать гастатов его отряда одновременно метнули пилумы, и град копий обрушился на карфагенян на баке галеры, располагавшейся во вражеском строю прямо напротив «Аквилы». Корабли разделяло тридцать ярдов, и расстояние между ними стремительно сокращалось. Септимий почувствовал, как наклонилась палуба под его ногами — нос «Аквилы» нацелился прямо на нос врага. Центурион приготовился к удару, крепко стиснув ремни своего скутума.
Столкновение двух почти одинаковых судов привело к потере скорости обоих. Гребцов сорвало со скамей, и ритм их движений нарушился. Полетели абордажные крючья, и мгновенно натянутые веревки притянули галеры друг к другу.
— Опустить «ворон»! — крикнул Септимий.
Тридцатишестифутовый трап перекинулся через разделявшее суда пространство, сломав бортовые поручни вражеской галеры, и шипы глубоко вонзились в истертые доски палубы. Септимий не мешкая бросился вперед. За ним с боевым кличем последовали легионеры. Внезапное нападение ошеломило карфагенян, но вскоре они опомнились и бросились вперед, выкрикивая имя своего бога войны.
Легионеры мгновенно реагировали на краткие команды — каждое их движение было отточено годами тренировок. Уже через несколько секунд перед ними образовалась непроницаемая стена из сомкнутых щитов, о которую разбилась атака карфагенян.
— Вперед! — скомандовал Септимий, перекрикивая шум битвы.
Легионеры двинулись на противника. При каждом шаге они выдвигали вперед щиты, медные утолщения в центре которых отталкивали врагов и отражали удары. В узкие просветы между щитами проникали гладии, ранившие и убивавшие безликого врага, и крики боли смешались с ревом бессильной ярости, направленной на безжалостную стену из щитов. Первые ряды римлян состояли из двадцати принципов, и их физическая сила вела за собой остальных легионеров. Упавших на палубу раненых карфагенян тут же добивали молодые гастаты, не знавшие пощады к врагу. Через пять минут римляне уже очистили бак, оставляя после себя лишь мертвые тела, и враг дрогнул.
— Наша взяла, — с облегчением произнес Дуилий, с кормовой палубы наблюдавший за неудержимым наступлением легионеров.
Аттик не ответил. Повинуясь инстинкту моряка, он внимательно следил за тем, что происходит вокруг галеры. Картина на борту карфагенской триремы, взятой на абордаж «Аквилой», повторялась везде — «ворон» явно склонил чашу весов в пользу римлян. Не всем римским галерам удалось добиться успеха с первого раза, и Аттик наблюдал за шестью дуэлями, развернувшимися позади боевого порядка римлян. Галеры маневрировали, пытаясь протаранить противника или взять его на абордаж. Столб дыма поднимался в небо с горящей римской триремы, и в воздухе разнеслись отчаянные крики матросов.
Громкий треск заставил Аттика повернуться. Карфагенская квинквирема протаранила незащищенный борт римской галеры, которая застыла неподвижно, — ее «ворон» вонзился в палубу взятого на абордаж корабля, на котором шел бой. Удар был такой силы, что трирема подпрыгнула, а шестифутовый таран квинквиремы полностью вошел в корпус более легкого судна, которое оказалось прижатым к волнорезу карфагенской галеры. Трирема едва не опрокинулась, и Аттик видел, как нескольких матросов сбросило за борт в бурлящие волны.
— Консул! — окликнул Аттик, узнавший квинквирему. Дуилий повернулся к капитану. — Эта квинквирема — флагман карфагенян. Мы должны захватить ее.
Консул повернул голову и посмотрел на вражеский корабль, от которого их отделяло двести ярдов. Чтобы оценить ситуацию, ему потребовалось не больше секунды.
— Согласен, — кивнул он.
— Луций, приготовиться к отходу! — скомандовал Аттик.
Приказ Аттика сопровождался победными возгласами легионеров с палубы вражеского судна. Карфагеняне наконец рассеялись, не выдержав натиска римских солдат. Аттик бегом бросился к «ворону» и перебрался на карфагенскую галеру. Палуба вражеского судна стала скользкой от крови — свидетельство жестокой работы легионеров. Отыскав в рядах солдат внушительную фигуру Септимия, Аттик окликнул его, и тот, передав командование опциону, повернулся к капитану. Быстрым шагом он вернулся на бак — окровавленный меч у бедра, щит испещрен царапинами и вмятинами.
— Отходим, Септимий. У нас по правому борту флагман карфагенян. Атакуем его.
Центурион кивнул и, помрачнев, повернулся к легионерам. Они еще не утолили жажду крови. Остатки карфагенян укрылись на нижней палубе, готовясь дать последний бой.
— Друз! — крикнул Септимий, и опцион немедленно откликнулся на зов. — Подожги палубу. Мы отходим.
Опцион отсалютовал, ничем не выдав своего удивления странным приказом покинуть карфагенскую галеру, когда окончательная победа была уже близка. Он бросился исполнять приказ.
Полуманипула построилась и ускоренным маршем перешла через «ворон» в обратном направлении. Их вел Аттик, который затем вернулся на кормовую палубу. Септимий наблюдал, как Друз с двумя легионерами подожгли палубу, мачту, парус, а затем и румпель. Центурион не сомневался, что, когда они уйдут, карфагеняне без труда справятся с огнем, но судно уже не сможет участвовать в сражении. Хорошо еще, если им удастся спастись бегством.
Септимий последним перешел через «ворон». Трап тут же подняли, и он занял исходное положение на носу «Аквилы». Тем временем галера повернула вправо, нацелившись на новую жертву.
— Наши потери, Друз? — спросил Септимий.
— Четверо убитых и семеро раненых. Двое раненых сегодня не вернутся в строй.
Септимий, нахмурившись, оценивал свои шансы. На карфагенской триреме, которую они только что захватили, им противостояли около пятидесяти солдат. На флагмане их будет раза в два больше. У Септимия осталось сорок девять полноценных бойцов и пять легкораненых. Неплохое соотношение, иронически подумал центурион — ярость битвы все еще бурлила в его крови. Солдаты Четвертого легиона доказали свою храбрость. Септимий вновь поведет их через «ворон», уверенный, что они последуют за ним в самое пекло битвы.
