– А ты видал когда-нибудь паровой двигатель? – спросил первый.
– Нет.
– А я вот видал, в Руане. Чертовски много шума! Почти как сегодня утром! Огонь, дым, шум. Так что это пар!
Новобранец, молчавший весь вечер, наконец набрался храбрости и выпалил:
– Отец говорит, за паром будущее.
Первый взглянул на него с сомнением: поддержка безусого юнца значила не слишком много, но он решил, что и она не помешает.
– Вот! Я же говорю! Видал одну такую штуку на мельнице. Чертовски здоровое помещение, куча чертовых рычагов ходят вверх-вниз, и отовсюду дым! Как в аду, честное слово! – он покачал головой, подразумевая, что повидал ужасы, не доступные их пониманию, хотя, если говорить по правде, видел все это одним глазком и сам ничего не понял. – Прав твой папаша, сынок. Пар! Он будет повсюду.
Слушатели расхохотались:
– И будет у тебя паровой мушкет, Жан.
– А почему бы и нет? – мысли о будущем разбудили воображение первого солдата. – Будет и паровая пехота. Говорю вам, будет! Видали, что поутру случилось?
– Ох, я бы сейчас со шлюхой погрелся, и чтоб пар из ушей...
Снаружи раздался треск, потом радостный крик, и на снег рухнул еще один кусок стены. Куривший трубку выдохнул облачко дыма, быстро унесшееся в сторону перевала.
– Им бы лучше не новые дыры бить, а эту заделать.
– А еще лучше отправить нас назад, в чертову Саламанку.
В отдалении послышались шаги. Жан вгляделся за пирамиду черепов.
– Офицер.
Тихо сыпля ругательствами, они поправили мундиры и приняли позы, предполагавшие неусыпное бдение за гуляющей снаружи метелью. Лейтенант остановился у пушки.
– Происшествия?
– Никаких, сэр. Все тихо. Думаю, они все уже улеглись в свои постельки.
Офицер поковырял ногтем забитое запальное отверстие.
– Скоро все кончится, парни.
– Они тоже так говорили, сэр, – куривший махнул трубкой в сторону черепов неизвестных монахинь.
Лейтенант оглядел пирамиду:
– Чуток жутковато, нет?
– Нам плевать, сэр.
– Ну, скоро все кончится. Наверху уже четыре гаубицы, скоро будут еще четыре: их как раз устанавливают. Через часок откроем огонь.
– И что будет потом, сэр? – спросил Жан.
– Потом ничего! – ухмыльнулся тот. – Охраняем пушки и наблюдаем за атакой.
– Правда?
– Честное слово.
Солдаты заулыбались: на этот раз сражаться и умирать за них будет кто-то другой. Лейтенант поглядел в зияющую в стене дыру, но увидел лишь очередной снежный вихрь на перевале.
– Скоро все кончится.
Час тянулся долго. Наверху пушкари готовили свои профессиональные инструменты: рыхлители и штопоры-«червяки», банники и швабры, ведра и запалы, иглы и фитили. Гаубицы, орудия непристойно короткие, уставились в небо; вокруг суетились канониры. Расстояние до цели было невелико, и офицеры спорили, сколько пороха класть в каждый ствол. Заряжающие, вооружившись совками на длинных ручках, уже готовы были накормить задранные кверху пасти: скоро те будут один за другим выплевывать в сторону замка свои шестидюймовые снаряды. Останки граба давно сожгли в одном из пылавших в нижнем дворе костров.
На востоке, над самым горизонтом, появилась светлая полоска чистого неба, как будто раньше времени пришел рассвет, но ее не заметил никто, кроме стрелков на холме. Для четверки часовых в наполненной черепами и костями комнате, снова предоставленных самим себе, ночь была так же темна, как и раньше. Им казалось, что солнце никогда не взойдет, что они заперты в этой холодной темноте, среди поднимающихся до самого потолка гор черепов. Глядя на ночное небо над бесконечным снежным полем и почти теряя надежду на рассвет, они тряслись от страха. Внезапно один из них вскинул голову:
– Что это было?
– Где?
– Какой-то шум! Прямо здесь! Слышите?
Они прислушались. Юнец покачал головой:
– Может, крыса?
– Заткнись, щенок!
Жан, чей энтузиазм за прошедший час окончательно иссяк, откинулся на пушечное колесо.
– Крысы. Чертовы крысы должны здесь кишеть тысячами. Но я ничего не слышу из-за этого грохота. Что у них там происходит наверху? Mardi Gras?[128]
Канониры, выбрав точку на замковой стене, наводили батарею двенадцатифунтовиков на общую цель. Их полковник уже прибыл в монастырь и прохаживался в соседнем клуатре, довольно потирая руки и улыбаясь своим людям.
– Все готово?
– Да, сэр.
– Сколько пороха в гаубицах?
– Полфунта, сэр.
– Слишком много. Стволы перегреются. Боже, ну и холод! – он дошел до часовни, чья стена ранее выходила на юг, а теперь отсутствовала, и проследил за тем, как еще пару его любимых двенадцатифунтовиков втаскивают в специально расширенную для этих целей дверь, чтобы направить на замок через пробитые амбразуры. – Стрелки вас не беспокоили?
– Нет, сэр.
– Будем надеяться, что у них кончаются порох и пули, – он прошелся по руинам часовни и остановился у странного куска гранита, вделанного в пол и гладко отполированного. Интересно, подумал он, зачем здесь эта штука? Как это похоже на чертовых испанцев: они даже не расчистили хорошенько место, где собрались строить монастырь! Хотя зачем строить монастырь в таком мрачном месте – тоже та еще загадка. Неудивительно, что все монахини сбежали. Он вернулся к двери:
– Отлично, парни! Вы хорошо поработали! – что было чистейшей правдой.
Выйдя наружу, полковник поглядел на восток и увидел первый румянец зари. Снежный покров на остатках замковой стены был уже в два дюйма толщиной.
– Ладно, попробуем гаубицы! Сперва будет перелет, вот увидите!
Капитан крикнул дежурившему на крыше лейтенанту, чтобы тот проследил за падением снаряда, потом скомандовал открыть огонь. Четыре пальника коснулись четырех запалов, гаубицы дернулись, как будто пытаясь зарыться в припорошенные снегом мраморные плиты, повалил густой удушливый дым. Лейтенант с крыши прокричал:
– Две сотни перелет!
– Ну, что я говорил!
У Господних Врат наступило утро. Одна за другой кашляли гаубицы, запуская высоко в воздух снаряды с почти незаметными хвостами тлеющих запалов. Те падали к югу от цитадели, начинали вращаться и взрывались в облаке черного дыма. Снег вокруг темнел; под ударами осколков снарядов трещал терновник.
Заставив обрушиться остатки лепнины в часовне и осыпав пол золотой пылью, рявкнули двенадцатифунтовики. Ядро врезалось в стену замка и вырвало огромный кусок кладки. Шарп, стоя на башне, крикнул вниз:
– Без моей команды огонь не открывать!
Северную стену заняли полсотни стрелков. Шарп лично расставил их по местам и запретил стрелять по наскоро пробитым амбразурам монастыря, изрыгавшим в утренние сумерки пламя и дым. Фузилеры, глядя прямо в лицо восходящему солнцу, охраняли позиции на востоке, но стрелками руководил лично Шарп.
