кавалер и погладил ее по волосам.
Поглядел на нее и понял, что ждала она не этого. Тогда он поцеловал ее в губы, потом полез в кошель и достал из него пять талеров:
— Кажется, недавно вы испачкали платье?
— Да, — она улыбнулась и покраснела немного, — и еще нижние юбки.
— Купите себе всего побольше, — сказал он, вкладывая ей в руки деньги, — теперь вы часто будете пачкаться.
Она схватила деньги с радостью, спрятала их в платье. Кажется, была довольна. А он продолжал:
— Отдайте письмо тому, кому оно написано, а на словах добавьте, что как только будет случай, как только муж покинет Эшбахт, так Элеонора его сюда призовет.
Лицо Бригитт сразу изменилось:
— Так вы задумали его… Заманить его.
Заманить? Она придумала странное слово. Ну, что ж, пусть будет «заманить».
— Конечно, — Волков уже все решил, когда еще читал письмо, — а вы мне в этом поможете. Вы ведь поможете мне в этом, Бригитт?
Он смотрел на нее не отрываясь, прямо в ее зеленые глаза, и женщина не смогла ему отказать, она кивнула:
— Да, господин.
— Вот и хорошо. Так, что вы ему передадите на словах?
— Передам, что… Что, как только вы покинете Эшбахт, так Элеонора даст ему знать…
— Чтобы он?.. — уточнил кавалер.
— Чтобы он приехал к ней, — не сразу закончила госпожа Ланге.
— Именно, — закончил разговор Волков, еще раз поцеловал ее и пошел в дом.
Вскоре она собралась, села в карету своей госпожи и подруги и уехала. А Волков позвал Максимилиана и Увальня и сказал им:
— Давненько я не стрелял, Максимилиан, несите мне мой пистолет и арбалет, а вы, Увалень, найдите чурбан побольше и волоките его за амбары.
Он стрелял долго, и из пистолета и из арбалета. Причем стрелял хорошо, как и раньше. Стрельбой своею, удивляя своих оруженосцев. Ни один, ни другой и близко не могли стрелять так точно, как это делал старый солдат. Хотя с пистолетом он был знаком не многим больше чем молодые люди.
Они стреляли, пока не появился брат Ипполит. Он встал в стороне и ждал, пока кавалер обратит на него внимание.
— Ты что-то хочешь, монах? — спросил у него тот, натягивая арбалетную тетиву.
— Господин, я был сегодня в Малене.
— И как? Стоит город?
— Слава Богу, господин, стоит. Я заходил на почту.
— Ты все еще пишешь своему настоятелю?
— Пишу, господин, все еще пишу, — говорил монах, — почтальон спросил меня, не захвачу ли я вам письмо, раз еду в Эшбахт.
— Письмо для меня? — спросил Волков, поднимая арбалет и сразу выпуская болт.
Болт впился в самый центр чурбака. То был отличный выстрел.
— О! — сказал Максимилиан.
У него так не получалось. А Увалень даже говорить ничего не стал.
Вообще, судя по всему, стрельба была не его делом.
— Письмо для вас, господин, — сказал монах, тоже повосхищавшись точным выстрелом. — И судя по почерку оно от нашей Брунхильды.
— От Брунхильды? — кавалер сразу отдал арбалет Увальню. И пошел к монаху. — Давай сюда.
Да, почерк был коряв, был скорее детский, чем взрослый, но брат Ипполит узнал его сразу, ведь это он учил Брунхильду грамоте.
Волков развернул письмо:
Любезный брат мой, я и мой супруг граф желаем поделиться с вами радостью нашей. Хочу обрадовать вас вестью, что беременна я, и это доктор наш подтвердил. Молю Бога, и вас прошу молить Его, чтобы даровал мне сына. И верую я, что родись у меня сын, так порадуетесь и вы вместе со мной, и надеюсь, что это будет ваш племянник наилюбимейший.
Сестра ваша, Брунхильда графиня фон Мален
Он прочел это и растерялся. Все в этом письме было просто, но только на первый взгляд. Он пошел и сел на одну из телег, что стояли за амбарами. Молодые люди: и монах, и Максимилиан, и Увалень переглядывались и не понимали, что с господином произошло. Что такого странного могло быть в письме госпожи Брунхильды? Отчего он молчит, отчего сел и задумался?
А он опять поднял бумагу и прочел последнюю строку: «И верую я, что родись у меня сын, так порадуетесь и вы вместе со мной, и надеюсь, что это будет ваш племянник наилюбимейший».
Да, молодые люди не понимали, что происходит с ним. Да и никто не смог бы понять, что с ним, кроме его самого и графини Брунхильды фон Мален.
Больше кавалер стрелять не хотел, Максимилиан уже зарядил пистолет, и выстрелил в колоду. А он пошел в дом. А там, у порога, стояла его сестра Тереза, как будто ждала его. Она явно была встревожена. Щеки красны, руками платок комкает. А он не заметил того, прошел мимо в дом, а там за столом с госпожой Эшбахт вел вежливую беседу ротмистр Арсибальдус Рене. Хоть и не до того Волкову было, но он заметил, что ротмистр зачем-то в кирасе. Кираса начищена так, что не любое зеркало таким бывает.
А еще подпоясан он офицерским шарфом, и сапоги его, и одежда вычищены. Словно ко смотру приготовился. Как кавалер вошел, так ротмистр встал. Стоял со шляпой в руках.
— Вы ко мне? — спросил кавалер не очень ласково.
Сейчас его занимало только письмо Брунхильды. А Элеонора Августа лукаво поглядела на него. Как будто она что-то знала.
Кавалер даже взглядом ее не удостоил. После ее письма, что давала ему прочесть Бригитт, ему жену видеть не хотелось. Будь она хоть трижды его жена перед Богом и людьми.
— Да, — отвечал Рене, чуть смущаясь, — прошу вас уделить мне время, кавалер.
— Садитесь, — предложил ему Волков и сам сел.
Гремя мечом и кирасой, ротмистр сел за стол рядом с Волковым.
Помолчал, потом откашлялся, и, заметно волнуясь, произнес:
— Думаю, просить вас кавалер об одолжении.
«Неужто денег собрался просить, он же только вчера долю офицерскую за ярмарку получил, денег там целый мешок вышел, зачем же ему еще?» — думал кавалер не без удивления.
— Хочу просить вас о большой милости и большой чести, — продолжал Рене медленно и все так же смущаясь.
— Да говорите уже, Рене, — торопил его Волков. — Будь вы в деле так нерасторопны и нерешительны, так я бы вам уже выговорил бы.
— Да-да, — соглашался ротмистр, — вы правы, тянуть тут нет нужды, решительным шагом вперед. Да будет Господь со мной, в общем, решил я просить у вас руки женщины из вашего дома.
«Этот старый дурень никак на рыжую Бригитт нацелился, — подумал Волков. — Ну, уж нет». Эту красотку он не собирался отдавать никому. Достаточно того, что он отдал
