обучено воинскому делу, город-коммуна, как правило, имел превосходную многоуровневую систему обороны, и т. п. И если юная Элеонора противилась возникновению коммун, Элеонора пожилая только поощряла их возникновение, тонко чувствуя социальные изменения и понимая, что новые условия требуют новых подходов, что в итоге было далеко ей не без выгоды, нежели узколобое ретроградское цепляние за отжившие проформы.
Р. Перну в своей работе, посвященной Элеоноре, пытается показать, что, напротив, это Элеонора втягивала исполнительную власть в лице мужа в аквитанские дела, чтобы «разобраться» с домашними проблемами (желанием пуатевинцев выйти из подчинения герцогине, захват Тулузы и др.), что, на наш, представленный в основном тексте, взгляд – неверно, однако нельзя не отметить существование и такого взгляда. Касательно коммуны Пуатье Ж. Флори занимает центристскую позицию, вместе с тем ближе к нашей: «Людовик VII сурово наказал бунтовщиков: коммуна была распущена, рассеяна, и лишь по настоятельному совету Сугерия король неохотно отказался от своего замысла взять в заложники и сослать детей богатых горожан, ответственных за создание коммуны. Итак, в Аквитании, принадлежавшей его супруге, Людовик вел себя как настоящий хозяин. Ни один текст не дает оснований думать, что Алиенора играла в произошедшем какую-либо роль. Правда, ни один текст и не запрещает так считать».
Например, брак двоюродных брата и сестры запрещался начисто 54-м правилом VI Вселенского собора, браки меж троюродными также не поощрялись; нельзя было брать замуж последовательно двух сестер или выходить замуж за двух братьев; был запрет на брак с тещей и т. д.
Мир Господа (да пребудет всегда с вами) – лат.
Его зарезал франкский евнух при следующих обстоятельствах: зайдя в свой шатер, эмир увидел, как франк пьет вино из его кубка, и в гневе пообещал расправиться с ним. Когда хозяин уснул, франк не стал дожидаться его пробуждения.
Были и еще двое – Наср ад-Дин и Кутб ад-Дин.
Совсем как в романе Я. Гашека о бравом солдате Швейке, где ростовщик пришел требовать долг с фельдкурата, а его трижды спустили с лестницы:
– Как вам известно, – начал настойчивый господин, – в настоящее время свирепствует война. Я одолжил вам эту сумму до войны, и если бы не война, то не стал бы настаивать на уплате. Но я приобрёл печальный опыт.
Он вынул из кармана записную книжку и продолжал:
– У меня всё записано. Поручик Яната был мне должен семьсот крон и, несмотря на это, осмелился погибнуть в битве на Дрине. Подпоручик Прашек попал в плен на русском фронте, а он мне должен две тысячи крон. Капитан Вихтерле, будучи должен мне такую же сумму, позволил себе быть убитым собственными солдатами под Равой Русской. Поручик Махек попал в Сербии в плен, а он остался мне должен полторы тысячи крон. И таких у меня в книжке много. Один погибает на Карпатах с моим неоплаченным векселем, другой попадает в плен, третий как назло тонет в Сербии, а четвёртый умирает в госпитале в Венгрии. Теперь вы понимаете мои опасения. Эта война меня погубит, если я не буду энергичным и неумолимым. Вы возразите мне, мол, фельдкурату никакая опасность не грозит. Так посмотрите!
Он сунул Кацу под нос свою записную книжку.
– Видите: фельдкурат Матиаш умер неделю тому назад в заразном госпитале в Брно. Хоть волосы на себе рви! Не заплатил мне тысячу восемьсот крон и идёт в холерный барак соборовать умирающего, до которого ему нет никакого дела!
Вот как Анна пишет о воинственной лангобардке, дочери герцога Салерно и жене норманна Роберта Гвискара, т. е. Хитреца, врага отца Анны: «Роберт прибывает в Гидрунт и проводит там несколько дней в ожидании своей жены Гаиты, ибо и она обычно воевала вместе с мужем и в доспехах представляла собой устрашающее зрелище». В одном из боев норманны побежали – «в этот момент, как рассказывают, бегущих увидела Гаита, жена Роберта, сопутствовавшая ему в военном походе, – вторая Паллада, хотя и не Афина (так византийская принцесса ядовито отмечает отсутствие у германки мудрости, а то и вовсе ума. – Е.С.). Она сурово взглянула на них и оглушительным голосом, на своем языке произнесла что-то вроде гомеровских слов: “Будьте мужами, друзья, и возвысьтесь доблестным духом”. Видя, что они продолжают бежать, Гаита с длинным копьем в руке во весь опор устремилась на беглецов. Увидев это, они пришли в себя и вернулись в бой».
Пентесилией (Пенфесилеей) звалась легендарная царица амазонок, прибывшая на помощь троянцам и убитая Ахиллом.
Имад ад-Дин (XII в.), биограф Саладина, пишет: «На поле битвы вышло несколько женщин, которые выглядели так же, как рыцари, демонстрируя мужество и выносливость, не присущие слабому полу; они были закованы в латы, и, пока они не снимут свои доспехи, нелегко распознать в них женщин». Он вспоминал долгие мучительные вопли умиравшей на поле брани христианки. Баха ад-Дин, другой биограф Саладина, упоминает о христианской женщине-стрелке, отличившейся и погибшей во время осады Акры, равно как и других осажденных христианок, ножами отрезавших головы пленным.
В XVII в. некий Исаак де Ларрей писал: «Даже женщины, не желая быть исключенными из этого священного воинства, сформировали эскадроны, повторив тем самым историю, или легенду, о древних амазонках: по их примеру захотела отправиться в путь и королева Алиенора».
В другом переводе вместо крестного – всего лишь некий аморфный святой («Святой мой строг, он дал завет, чтоб безответно я любил… Будь проклят он за свой завет»). Мысль интересная, даже можно сказать, социалистически смелая – но в буквальном переводе речь идет именно о крестном отце – mos pairis: «Так мне предсказал мой крестный отец – чтобы я любил и не был любимым… Будь же проклят мой крестный, который меня заклял, чтобы я не был любим!»
Уильям Ньюбургский перечисляет состав народов, входивших в войско Людовика: французы (франки), фламандцы, нормандцы, бретонцы, англичане, бургундцы, провансальцы и аквитанцы; среди войск Конрада он, помимо немцев, упоминает итальянцев и «иные народы». Отряды польского и богемского (чешского) королей подразумевали наличие в его войске и славян.
