гражданами России. Виною Пётр». «Требуем более мудрости хранительной, нежели творческой». «Государь! Ты преступаешь границы своей власти: наученная долговременными бедствиями, Россия пред святым алтарем вручила самодержавие твоему предку и требовала, да управляет ею верховно, нераздельно. Сей завет есть основание твоей власти, иной не имеешь; можешь все, но не можешь законно ограничить ее!..» [48] – вот базовый пафос записки.
Впрочем, как свидетельствуют историки [49], Александр отнесся к записке холодно, и не она послужила причиной его резкого отказа от курса на модернизацию.
Существует много версий причин, приведших к низвержению Сперанского с вершины власти – статуса фаворита императора, – и краху намечавшихся реформ.
Многие кивают на слабость, непоследовательность и лицемерие Александра [50], его неспособность надолго сосредоточиваться на одном деле и обыкновение быстро разочаровываться в нем, особенно если оно требует заметных усилий по преодолению сопротивления его противников. Александр Павлович «…замечательно умел вдохновить своих избранников, смело наметить… известную программу и цель, но как только машина приходила в полную силу своего напряжения, давался непредвиденно задний ход» [51].
Были многочисленные тайные доносы на Сперанского. Вот выдержка из письма графа Ростопчина от 4 марта 1812 г.: «Под видом патриотизма он хотел действительно против особы Вашей все сословия озлобить и вынудить народ произвести великое и страшное требование, которое уже случилось в Италии и Швейцарии. Не он ли был орудием в прошедшее время, когда Ваше Величество было при Тильзите обманутыми заключить мир, и мир для России самый невыгодный, бремя коего и тяжесть Вы уже испытали; от которого финансы Ваши опустели и способы к поправлению исчезли. Чиновники, кои бы в сем важном деле могли бы пользою для государства быть употреблены, чрез посредство его под видом опасных оклеветаны пред Вашим Императорским Величеством и отдалены.
Не удивляйся сему, Монарх! Злато и бриллианты, через французского посланника к нему доставленные, ослепили ему глаза и удалили от вторжения к отечеству и особе Твоей» [52]. Стало ли письмо Ростопчина последней каплей при принятии решения об аресте и высылке Сперанского? Вряд ли.
Ряд исследователей указывает важной причиной падения Михаила Михайловича приближение войны с Наполеоном. Поскольку весь командный состав русской армии состоял из дворян, Александр в этих обстоятельствах вынужден был пойти навстречу требованиям консервативной дворянской верхушки и произвести в их сторону примиряющий идеологический жест, пожертвовав Сперанским [53].
Можно предположить, что прожженные политики из Негласного комитета, понимая, к чему идет дело, просто подставили молодого, рьяного и к тому же безродного карьериста Сперанского в качестве громоотвода и сакральной жертвы [54].
Неслучайно крестным отцом Михаила Михайловича на бюрократическом поприще был член этого комитета Кочубей, а руководителем комиссии, в которой Сперанский раскрутил свою фантастическую карьеру, – Новосильцев. Сами-то они не только вышли сухими из этой передряги, но и, как мы увидим в дальнейшем, сохранили свое положение и продолжали свои реформаторские усилия.
Конечно же, Сперанский в то время не был опытным политиком, он занимался конкретными делами: законодательством, образованием, финансами, управлением, но погорел именно на политике. И это неудивительно в условиях склеенности этих двух сфер деятельности в патримониальной бюрократии [55]. Если смотреть на вещи с этой точки зрения, судьба раннего Сперанского становится менее загадочной, но более драматичной. Судьба же позднего Сперанского выглядит вполне логичной.
Конечно же, все вышеназванные обстоятельства сыграли свою роль. Сперанский после аудиенции с императором 17 марта 1812 г. был отправлен в ссылку.
Вряд ли, говоря об эпическом противостоянии с Наполеоном, Александр мог произнести сакраментальную фразу: «Ничего личного» [56].
Названный Александром, т. е. победителем, в честь Александра Македонского и Александра Невского, он с раннего детства приготовлялся к роли наиболее выдающегося правителя если не мира, то Европы. А тут какой-то корсиканский выскочка, самоназначенный император Франции, побеждающий во всех баталиях, активно осуществляющий социально-политические преобразования, добившийся незаурядных достижений в науке [57] и т. д. и т. п. И по всем этим направлениям Бонапарт был гораздо более успешным, чем Александр, потому как был склонен к составлению системных планов и их последовательному неукоснительному воплощению.
Бонапарт сумел оседлать в победоносных войнах энергию Французской революции, погасить революционный пыл мещанства, заключив его в строгие нормы нетленного Кодекса Наполеона, навеки закрепив идею равенства сословий и освятив права собственности. Он втягивал в орбиту своей империи все новые территории, восстанавливая Древний Рим на свой манер.
Поборнику идей Французской революции было обидно, что Наполеон и его приспешники «сумели распространить» общее мнение, что «их дело – дело свободы и благоденствия народов. Было бы постыдно для человечества, чтобы такое прекрасное дело пришлось рассматривать как задачу правительства, ни в каком отношении не заслуживающего быть его поборником». Необходимо, чтобы силы антинаполеоновской коалиции «вырвали у французов это столь опасное оружие и, усвоив его себе, воспользовались им против них же самих» [58].
Особенно задевало Александра, что на рубеже XVIII–XIX вв. Наполеон был кумиром русского высшего общества – у многих царедворцев в кабинетах или покоях висел портрет Бонапарта. Это, конечно же, не радовало Александра, и соперничество с Наполеоном все больше и больше переходило в сферу личных отношений.
Профранцузская внешняя политика Павла I сменилась противоположной, однако потерпев ряд сокрушительных поражений в составе антинаполеоновских коалиций, после которых император сильно переживал, Александр был вынужден пойти на сближение с Бонапартом, заключив с ним Тильзитский (Тильзит – ныне город Советск в Калининградской области) мир в 1807 г., к неудовольствию консерваторов.
Во время встречи в Тильзите оба императора изображали полнейшее дружелюбие, обменивались комплиментами, подарками и поцелуями. Вот только Наполеон нетактично напомнил Александру об обстоятельствах его прихода к власти. Александр Павлович таких намеков сильно не любил и запомнил это на всю жизнь.
Будучи прирожденным лицедеем, Александр легко заморочил Наполеону голову и очаровал его: «Это молодой, чрезвычайно добрый и красивый император. Он гораздо умнее, чем думают». Александр же держал фигу в кармане и уверял прусского короля: «Потерпите, мы свое воротим. Он сломит себе шею. Несмотря на все мои демонстрации и наружные действия, в душе я – ваш друг и надеюсь доказать вам это на деле… По крайней мере, я выиграю время» [59].
В 1808 г. переговоры Александра и Наполеона, проходившие с 27 сентября по 14 октября, получили в истории и литературе почти романтическое название – Эрфуртское свидание. На Эрфуртском конгрессе за две недели императоры и лица, их сопровождающие, обсудили и международные, и военные вопросы. Главы государств ходили в театр, вместе охотились, ужинали.
Александр хотел поддержки в борьбе против Османской империи, Наполеон – против Англии.
12 октября 1808 г. был подписан союзный договор, исполнять который Александр был не намерен и не
