Новички даже не догадываются о том, что идет «естественный отбор». С циничным хладнокровием гитлеровцы проводят это страшное испытание: слабые и немощные — от них нет никакой пользы — должны погибнуть, а сильные, крепкие должны еще поработать на фюрера, отдать свою силу, свое здоровье.
Наконец приходит офицер и, взглянув на ручные часы, командует:
— Бегом!
Заключенные срываются с места.
— Быстрее!
Запыхавшиеся люди добегают до большой площади. На ней, по новому приказанию, делают круг.
Бежать с каждым шагом все труднее. Многие не выдерживают, падают…
Нелегко бежать даже Андрею, умеющему регулировать дыхание. Четыре шага — вдох, четыре — выдох. Сердце колотится так сильно, что кажется вот-вот выскочит из грудной клетки.
Рядом бежит Пельцер. Он на ходу скинул свою тяжелую куртку и шапку, с которыми до этого не расставался. Старый учитель понимает, что надо спасать не вещи, а жизнь. Лицо его стало землисто-серым. Крупные капли пота петляли от виска к скуле, оставляя грязный след. Старик как-то нелепо взмахнул руками и качнулся назад. Но упасть он не успел. Сильные руки Андрея поддержали его.
— Дышите глубже, глубже! Еще!
После третьего круга эсэсовец поднимает руку:
— Стой!
Качаясь, словно пьяные, узники останавливаются. Колонна заметно поредела. На плацу лежали обессиленные люди.
Поддерживая Пельцера, Андрей осмотрелся. Лагерь разместился на каменистом склоне горы. С площади вниз уходят пять параллельных улиц, по бокам которых тянутся ряды деревянных и каменных бараков. Справа, в сотне метров от ворот, низкое каменное здание, огороженное высоким деревянным забором. Над зданием — квадратная труба. Из нее идет черный дым…
Снова команда «Бегом!» На этот раз — в баню. Баня — низкое полутемное помещение. Пол, стены и потолок из серого цемента. «Каменный мешок», — подумал Андрей.
— Раздевайся!
Потом — в парикмахерскую. Заключенные в темно-синих форменных костюмах ловко орудуют электрическими машинками. На груди у них Андрей заметил знаки различия — зеленые или красные треугольники и на белом квадрате четырехзначные номера. Парикмахеры быстро остригали новичков, оставляя полосу волос от лба до затылка. А у пожилых, начинающих лысеть, — оставляли все волосы, простригая дорожку от затылка до лба. Страшная прическа придавала людям какой-то безобразный, дикий вид.
В следующем помещении заключенных заставили зайти в бассейн и окунуться с головой в грязно-коричневую жидкость — дезинфицирующий раствор.
Андрей немного замешкался. В ту же секунду он получил сильный удар резиновым шлангом по шее:
— Шнель! Бегом!
Андрей плюхнулся в бассейн и, выплевывая противную жидкость, поспешил к противоположному краю. Заслезились глаза, защипало под мышками, тело чесалось и горело.
Но останавливаться не разрешают. Все время подгоняют:
— Поторапливайся! Шнель! Шнель!
После купания в бассейне попали в длинную комнату — душевую. Столпились под душевыми установками. Воды нет. Томительно идут минуты. Раствор разъедает кожу. По всему телу идет страшный зуд.
Наконец хлынула вода — и заключенные с воплями отскочили к стенкам. С шипением и паром из леек лился кипяток… Многие обварились.
Кипяток внезапно сменился ледяной водой. Потом опять кипяток. Кто-то «забавлялся» над еле державшимися на ногах людьми.
Андрей и Костя-матрос были рядом. Они смело шли под ледяную воду, стремясь поскорее смыть с тела дезинфицирующий раствор. Андрей обратил внимание на татуированную грудь моряка: по морю стремительно несся трехмачтовый корабль. Ветер надул паруса, и нос корабля рассекал встречные волны.
— Это память, — пояснил матрос. — Был у меня дружок. Погиб в Севастополе… Классный художник!
Из моечной заключенных погнали по длинному коридору. Вдоль левой стены — несколько окошек. Из них выбрасывали полосатые штаны, куртки, шапки, ботинки на деревянной подошве. Узники на ходу ловили одежду, быстро одевались.
Во дворе снова выстроили. Подошел офицер. Ефрейтор отдал рапорт. Офицер неторопливо прошелся вдоль строя, отдавая приказания.
Заключенных снова разделили на небольшие группы. В группу Андрея никто из друзей по вагону не попал. Отдельно выстроили евреев.
Костя на прощание помахал рукой:
— Крепись, Андрюха!
Пельцер пошел тихо, согнувшись, словно плечи его придавили тяжелым грузом.
Потом повели в контору — арбайтстатистик. После короткого допроса: откуда родом, в каких тюрьмах был и т. д. — выдали каждому белый лоскут с номером и красный треугольник. Андрей посмотрел на свой номер 40922. В третий раз его заставляют забыть свое имя и фамилию. Долго ли будет он ходить под этим номером? Удастся ли вырваться на свободу? Андрей сдвинул брови. Как бы там ни было, будем бороться, пока живы. Ведь мы — русские!
А в ушах звучали отрывистые фразы краснолицего ефрейтора:
— Это есть ваш пайспорт. Нумер пришивайте куртка унд штана. Кто нет нумер, идет «люфт».
И фашист выразительно показал на квадратную трубу. В этот миг над ней вспыхнул венчик пламени и снова повалил густой дым. По всему лагерю разносился специфический тошнотворный запах горелого мяса и жженых волос, по тут он был особенно сильным. Жест ефрейтора был красноречив: слово «люфт» — воздух — приобрело конкретный жуткий смысл.
Двенадцатый барак, или, как говорили в Бухенвальде блок, был выгодно расположен между сапожной мастерской и новой кузней. Дальше шли прачечная, склад и багажная. Особенно важной считалась близость кухни.
В двенадцатом блоке по случаю ремонта никто не жил. Огромное деревянное здание пустовало. Этим обстоятельством не замедлили воспользоваться зеленые — так в концлагере именовали немецких уголовных преступников, убийц, рецидивистов. Они носили на груди отличительный знак — матерчатый треугольник зеленого цвета. Зеленые захватили, если можно так выразиться, двенадцатый блок и устроили в нем нечто вроде своей резиденции.
К недавним бандитам и рецидивистам комендант концлагеря относился добрее, чем к остальным заключенным. Он открыто им покровительствовал. И не потому, что уголовники ему чем-то импонировали. Нет, причины были более глубокими. Политические заключенные знали, что Карл Кох, еще задолго до прихода Гитлера к власти, часто высказывался о необходимости создания грандиозных концлагерей с системой физического и морального уничтожения людей. В основе этой «системы» лежал «закон джунглей»: узники должны уничтожать друг друга. Кох предлагал разделить узников на отдельные группы, создавая для одних терпимые бытовые условия и давая им в руки некоторую власть внутри лагеря. Такое неравенство, по мнению Коха, должно вызвать вражду между заключенными. В лагере начнется борьба. Ее необходимо искусственно поддерживать, разжигать, поощрять. И заключенные, перед лицом голодной смерти, за лишний кусок хлеба станут безжалостно убивать друг друга. Таким образом, ответственность за убийство ляжет на плечи самих узников.
