– Мусульманин! – строго произнес адъютант светлейшего князя. – Мы не били тебя, мы не взяли никакой вещи из твоего имущества. Мы не надругались над твоими женщинами. Но сейчас ты поедешь с нами в горную деревню и расскажешь, как все было на самом деле…
Объясняя Анастасии, каким образом ему удалось обнаружить тайного осведомителя «МУХАБАРАТА» в столице ханства и успешно допросить его, молодой офицер подвел курскую дворянку к крытой арбе, стоявшей возле греческой церкви. Взглянув на арестованного, Аржанова сказала, что где-то видела этого человека. Мещерский похвалил ее зрительную память, назвал имя и род занятий крымского татарина. «Действительно, для конфиденциальной работы прикрытие – идеальное», – согласилась «ФЛОРА».
Если Сервер совершал вынужденное путешествие в повозке со связанными за спиной руками, то русские в своих восточных нарядах ехали верхом на лошадях впереди нее и сзади. Они приглядывались к городу, в котором не были почти неделю, и не замечали вокруг ничего тревожного, беспокойного, необычного. Город жил прежней, мирной жизнью. Он забыл погромы, «революцию», устроенную Казы-Гиреем и Джахангир-агой, пребывание черкесов, к счастью, совсем недолгое. Кто пожалеет безродных наемников, убийц, грабителей, насильников, за деньги готовых на все?
Дорога привела их к старой мельнице с медленно вращающимися крыльями, к мучному складу караимского купца. У его открытых ворот выстроились в очередь мажары. Работники выносили мешки и грузили на повозки. Старший приказчик Эзра Мичри, считая товар, делал пометки карандашом в амбарной книге. Он приветливо помахал им рукой, они ответили ему тем же. Ясно, что изменилось в Бахчисарае: у людей из секретной канцелярии Ее Величества здесь появились новые надежные друзья.
Однако доброе настроение солнечного погожего дня исчезло, когда Аржанова, Мещерский и сопровождающие их кирасиры увидели усадьбу Микиса Попандопулоса на склоне горы. От дубовых ее ворот уцелело лишь несколько досок. Во дворе валялись трупы сторожевых собак с размозженными головами. Все двери и окна в особняке были выломаны. Деревянная веранда сгорела. В комнатах не осталось абсолютно ничего: ни мебели, ни ковров, ни посуды. Черный пепел покрывал пол, и сильный сквозняк иногда шевелил разбросанные на нем обрывки тканей, куски корзин.
Когда-то греческий коммерсант рассказывал им про устройство усадьбы. Низко под фундаментом дома в земле располагались помещения с хитро спрятанными входами в них и лазами, в стенах – тайники, декорированные под зеркала и картины. Теперь русские бродили по особняку, натыкаясь на провалы в полу, ведущие в пустые, темные подвалы, на ниши в стенах с раскуроченными задвижками. Молочник отвечал на их вопросы, и картина ограбления, и соответственно – уничтожения конспиративной базы вставала перед их глазами удручающая.
Видя, что русские делаются мрачнее и мрачнее, Сервер начал опасаться за собственную жизнь. Они вполне могли свести с ним счеты не только за смерть Попандопулоса, но и за разгром, учиненный в его усадьбе по приказу Казы-Гирея. Они упорно искали здесь что-то такое, о чем он и понятия не имел. Снова и снова пересказывал татарин долгий разговор двоюродного брата хана с несчастным купцом и его приказчиком, а они лишь слушали, хмурились и молчали.
Вдруг после одной фразы Аржанова остановила Сервера, переспросила его и задумалась. Молочник, преданно глядя на странного юношу с женским голосом, еще раз повторил:
– Документов здесь нет, мой господин. Нет документов.
– Кто тебе это сказал?
– Черкесы говорили между собой.
– А ты подслушивал?
– Я стоял рядом.
– Очень хочется тебя расстрелять.
– Не надо! – он упал перед ней на колени.
– Настоящая сволочь, – брезгливо произнесла Аржанова. – Но не трогайте его пока. Нужно пойти в деревню за фонарями. Иначе не найдем…
Наверное, трагедия Микиса Попандопулоса в том и заключалась, что он в должной мере не осознал всей глубины «ЧЕРНОГО ПЕРЕДЕЛА», случившегося в крымско-татарском государстве. Он слишком привык к комфортному существованию под скипетром светлейшего хана Шахин-Гирея, верного союзника России. Оптимист по натуре, Микис бесконечно верил в свою удачу. Но безоглядная вера – плохой помощник для сотрудника разведки. Когда он понял это, было поздно.
Возвращаясь в Бахчисарай, они думали о греческом коммерсанте.
Но не об его ошибках, а о его преданности российской короне, о смелом, стойком, сильном характере крымского жителя. Попандопулос отдал Казы-Гирею много разного добра, но сохранил тайник с казной секретной канцелярии, архив с донесениями конфидентов, список их, адреса явочных и конспиративных квартир в городах и селах полуострова. Русские все-таки нашли в разоренном доме это место. Оно было почти на виду: в кухне над очагом, у дымохода.
Глава шестнадцатая
Письмо императрице
Напрасно Аржанова беспокоилась о похоронах и поминках резидента. И без ее участия они получились многолюдными, богатыми, достойными, трогательно-благородными. Ими занялась греческая община ханской столицы. Настоятель церкви отец Константин даже разрешил устроить поминальный обед на территории храма, под навесом во дворе.
Для беседы с ним Анастасия вновь преобразилась в восточную женщину. «ФЛОРА» изложила священнику ту же версию, что и шейху братства «мавлавийа» Ходжи-Ахмаду: она – русская по происхождению, но приняла ислам и вышла замуж за турецкого купца с Тамани. Ее муж занимается торговлей крымскими винами. Он успешно вел дело вместе с Попандопулосом, в которое грек вложил солидную сумму. Потому она желает оплатить поминки и присутствовать на них со своими слугами.
Отец Константин, человек лет сорока от роду и с типичной средиземноморской внешностью, то есть красивый мужчина с окладистой каштановой бородой, отнесся к рассказу с полным доверием. Он ласково смотрел на стройную посетительницу, закутанную до глаз в белую накидку «фериджи», кивал головой и говорил, что ее поступок свидетельствует о сердце добром и отзывчивом.
Но известно ли госпоже о печальном конце почтенного коммерсанта? Ведь он был объявлен русским шпионом и повешен на городской площади мятежниками, ныне покинувшими город, однако с полуострова еще не изгнанными.
Анастасия произнесла в ответ речь, дипломатически весьма выдержанную. Она отметила живой, веселый, чрезвычайно общительный нрав Микиса, вследствие чего у покойного могли появиться друзья и в России. При светлейшем хане Шахин-Гирее преступлением это не считалось. Старший его брат Бахадыр-Гирей, которого, кстати, отлично знал ее муж, совершенно иначе представляет себе будущее крымско-татарского государства. В связи с тем вопрос о признании или непризнании деятельности какого-либо гражданина шпионской, по-видимому, однозначно быть решен не может.
