При упоминании о его заклятых врагах по лицу адмирала пробежала тень тревоги.
— Скоро настанет наш черед? — пробормотал он.
— Я нахожу, что вы правы, — печально согласился Надод.
Наступило длительное и тягостное молчание. Адмирал первый нарушил его.
— Вероятно, все произошло именно так, как вы представили, — сказал он. — Меня удивляет только одно: ведь он же знал, что его ожидает. Как мог Пеггам отдаться в руки врагов живым?
— Как бы то ни было, — заметил Красноглазый, — нам необходимо позаботиться о собственной безопасности, а для этого самое лучшее — уехать немедленно из Лондона да, пожалуй, и из Англии…
Этот разговор происходил в верхнем этаже, куда оба злодея вернулись, удостоверившись в побеге Перси.
— Я не разделяю вашего мнения, — произнес задумчиво адмирал. — Вы ведь знаете Фредерика Биорна: от него нам нечего ждать пощады ни в коем случае. Зачем же нам отказываться от нападения на Розольфс? Это можно сделать и без Пеггама. Если только вы уверены, что собранный вами отряд будет вам повиноваться…
— В этом я уверен, но прежде чем предпринять что-либо, я хотел бы подумать…
В эту минуту в нижнем этаже дома раздался легкий стук, как будто ветер хлопнул незапертою дверью, но ни Надод, ни Коллингвуд не слыхали этого, поглощенные своим разговором.
— Как! Вы колеблетесь? — сказал Коллингвуд. — Неужели вы не чувствуете, до какой степени тяжело и невыносимо наше положение? Неужели вам не случалось ни разу задаваться вопросом: «А что со мною будет завтра? «Находиться в постоянном страхе, что тебя убьют, отравят или похитят… Не знаю, как вы на это смотрите, но мне надоело жить такой жизнью. Я не могу… Уж лучше смерть.
— Хорошо, пусть будет по-вашему. Мы отправимся в Розольфс, а так как кровь взывает о крови, то до тех пор, пока норрландцы не будут истреблены до последнего человека, мы не положим оружия…
— В добрый час! — обрадовался адмирал. — Вот это называется быть мужчиной.
С этими словами он направился было к дверям, но Надод остановил его жестом.
— Обождите еще одну минуту. Я велел своим людям прийти сюда, чтобы доложить мне о результатах поисков Пеггама. Они скоро будут здесь, я уверен в их аккуратности… Слышите? По лестнице кто-то поднимается… Наверное, это они.
В дверях показались два человека, смуглые и черноволосые, и остановились, низко и почтительно кланяясь.
— Кто вы такие? — испуганно воскликнул Надод.
— Что вам нужно? Как вы смели войти сюда без позволения? — спросил Коллингвуд.
— Сэр, — отвечал один из цыган с таким ужасным акцентом, что адмирал с трудом понял его слова. — Не извольте гневаться. Мы пришли сюда показать, как работает наш друг Фриц. Старый джентльмен хотел купить Фрица, чтобы забавлять экипаж…
— Кого купить, любезный? Какой такой друг Фриц? В Англии людей не покупают… Вот тебе полкроны и уходи отсюда, не мешай нам.
— Друг Фриц, ваше сиятельство, не человек. Мы сейчас покажем вашему сиятельству, что такое друг Фриц.
Цыган потянул за веревку, которую держал в руках. Из-за двери показалась голова огромного белого медведя в наморднике.
— Ну, друг Фриц, поклонись джентльмену, — сказал цыган.
Медведь зарычал и начал кивать своей огромной головою направо и налево.
— Друг Фриц, поклонись теперь другому джентльмену. Медведь опять закивал головою.
— Друг Фриц у нас очень вежлив, сэр, — заметил цыган. Надод и Коллингвуд рассмеялись. Страх их успел совершенно рассеяться.
— Итак, наш Пеггам собирался купить этого ужасного зверя? — спросил Коллингвуд. — Скажите, вы этому верите, Надод?
— Вполне, — отвечал Красноглазый. — Старику иногда приходили в голову самые нелепые фантазии; я помню, он говорил мне однажды, что собрал на своем острове коллекцию всевозможных животных со всех концов света. Очень возможно, что он встретил этих цыган, и медведь ему понравился. Зверь действительно великолепный…
— Именно так, сэр, — подтвердил цыган. — Старый джентльмен видел работу друга Фрица, остался очень доволен и пожелал его купить… Ну, друг Фриц, потанцуй для джентльменов, покажи, какой ты мастер.
Медведь принялся танцевать на одном месте, оставаясь в дверях.
— Теперь, друг Фриц, потанцуй для другого джентльмена.
Медведь повторил представление.
Другой цыган стоял сзади на лестнице в задумчиво-ленивой позе, свойственной этому беспечному и беззаботному племени.
— Теперь друг Фриц проглотит голову своего хозяина, — сказал вожак, — а потом выпустит ее, как только хозяин ему прикажет. Это будет очень забавно.
Цыган стал снимать с медведя намордник.
— Не смей снимать! — заволновался Коллингвуд.
Но уже было поздно: в один миг с медведя был снят не только намордник, но и ошейник. Почувствовав себя на свободе, медведь громко зарычал от радости и несколько раз раскрыл свою огромную пасть, как бы вознаграждая себя за долгое пребывание в наморднике.
— Ну, друг Фриц, позабавь джентльмена, проглоти голову своего хозяина.
Цыган заставил медведя встать на колени и сунул свою голову ему в пасть.
Голова поместилась там целиком.
Вслед затем из пасти медведя послышался глухой голос вожака:
— Ну, друг Фриц, возврати голову твоему хозяину.
И он вынул из пасти свою голову, мокрую от слюны зверя.
Медведь занял свое прежнее место в дверях и начал тихонько приплясывать, топчась на одном месте и поматывая своей чудовищной головой.
— Ну, однако, довольно, — раздраженно сказал Коллингвуд. — Надевайте на медведя намордник и ошейник и уходите отсюда.
И адмирал бросил цыганам золотой.
Стоя в стороне, Надод силился припомнить, где он раньше слышал эту кличку: друг Фриц. Он напоминала ему что-то знакомое, но дальше этого его память не шла. Время от времени он бросал недоверчивый взгляд на цыгана, но ничего не мог прочесть на его бронзовом, спокойном лице.
Цыгане, как видно, не собирались уходить.
Адмирал, теряя терпение, повторил свой приказ. Тогда вожак нехотя взял намордник и стал надевать его на друга Фрица, но медведь заартачился и глухо зарычал.
— Что это значит? — спросил адмирал, видя, что цыган собирается оставить медведя в покое.
— Друг Фриц не хочет намордника, а когда друг Фриц чего-нибудь не захочет, его трудно принудить.
— Так убирайтесь вы отсюда с вашим медведем! — набросился на них Коллингвуд. — Скорей!.. Живо!..
— Пойдем, друг Фриц, а то сеньор гневается, — сказал цыган, стараясь говорить самым нежным голосом.
