— Пойдем, друг Фриц, а то сеньор гневается, — сказал цыган, стараясь говорить самым нежным голосом.
Но друг Фриц даже ухом не повел.
— Друг Фриц не хочет уходить, — печально произнес цыган, — а когда друг Фриц чего-нибудь не хочет, его никак не заставишь.
— Убирайся к черту со своим другом, а не то я приму свои меры!..
— О, друг Фриц не боится никаких мер. Когда он заупрямится, то уж никого не послушает.
— Да ты что же? Смеешься что ли надо мной?..
— Я спрашивал друга Фрица, почему он не хочет уходить, и он ответил, что желает дождаться старого джентльмена.
— Нет, это уж слишком!.. Уберетесь вы отсюда или нет? — закричал адмирал, подняв трость и подходя к цыгану.
— Если вы меня тронете, друг Фриц растерзает вас, — сказал цыган.
Решительный тон, каким были сказаны эти слова, подействовали на адмирала; Коллингвуд остановился.
— Прекрасно! — заревел он вне себя от ярости. — Оставайся тут со своим медведем хоть до скончания века, а мы уйдем. Пустите нас!
Адмирал направился к двери, Надод за ним. Но медведь, сидя в дверях на задних лапах, злобно зарычал и щелкнул зубами.
— Уйми его и вели посторониться! — приказал Коллингвуд цыгану.
— Друг Фриц очень любит вас, — ответил цыган, — а кого друг Фриц любит, того не отпускает от себя.
— Стало быть, ты не хочешь нас выпустить? — возмутился Коллингвуд.
— Совсем нет, ваша светлость, но другу Фрицу хочется еще посидеть с вами.
— Наконец всякому терпению есть мера!.. Пропустишь ты нас или нет?..
— Вы не пройдете, — произнес цыган, и в голосе его прозвучала легкая нотка раздражения, которую адмирал в своем гневе не расслышал, но которая поразила Надода.
— Не пройдем?.. Это почему?.. — спросил адмирал, стараясь сдержать накипавшую в нем ярость.
— Потому что друг Фриц не хочет, — по-прежнему твердым тоном ответил цыган.
— Постой же, негодяй!.. Я тебя научу, как смеяться над нами!..
И прежде чем Надод успел его остановить, адмирал поднял трость и ударил ею цыгана по плечу.
Кровь бросилась в голову цыгану. Он хрипло зарычал и схватился за кинжал, торчавший за поясом. Лезвие сверкнуло в воздухе, но цыган вовремя спохватился и, бросив на адмирала презрительный взгляд, спрятал кинжал за пояс.
Товарищ его, неподвижно стоявший в стороне, тихо сказал по-норвежски:
— Отлично сделали, ваша светлость, что не замарали своих рук убийством этого негодяя.
Надод вздрогнул и побледнел. Норвежский язык был его родным, и он понял все. Сразу же ему вспомнился и друг Фриц, и место, где он его видел: это было в Розольфсе, куда он проник, чтобы подготовить неудавшееся нападение на замок. Там встретил он этого ручного медведя, всеобщего любимца.
Значит, они опять попали в руки своих непримиримых врагов. Он пошатнулся и упал бы, если бы адмирал его не поддержал.
— Пойдемте, — сказал Коллингвуд Красноглазому, не подозревая истинной причины его полуобморочного состояния. — На воздухе вам станет легче.
Он не успел договорить.
Надод с силой оттолкнул его и сказал:
— Взгляните!
Коллингвуд обернулся и застыл от ужаса. В трех шагах от него стоял человек, которого он раньше принял за настоящего цыгана. Это был герцог Норрландский!
Розольфские корабли «Олаф», «Гаральд» и «Магнус» уже три недели тому назад покинули устье Темзы и на всех парусах шли по направлению к Розольфскому фиорду. Герцог Норрландский и его моряки горели нетерпением увидеть родные места. Жители суровых северных стран отличаются особенной любовью к своей родине, как будто тяжелая борьба за существование привязывает их к ней сильней.
Норрландские моряки и сам герцог с удовольствием покидали лондонскую роскошь, готовясь променять ее на бури севера, на просторы снежных равнин, покрытых следами белых медведей и оленей.
Корабли шли уже вдоль северных берегов Норвегии, и при виде ее угрюмых скал и фиордов сердца матросов бились сильней, а лица сияли радостью. Еще три дня, и корабль «Олаф» во главе всей эскадры первым вступит в Розольфский фиорд.
Герцог и его брат также разделяли общее веселье. Им удалось сдержать свою клятву. Убийцы Элеоноры, ее семьи и старого герцога и Олафа были в их руках. А так как Норрландское герцогство было независимо и пользовалось правом самостоятельного суда, то Коллингвуда и Надода должны были судить там, где они совершили свои преступления.
В Норрландии еще действовал старинный обычай, введенный Хаккином III Кривым. Этот обычай гласил: «Двадцать четыре обывателя из самых пожилых отцов семейств под председательством герцога произносят приговоры по всем уголовным делам. Исполнение приговора поручается, по жребию, одному из двадцати четырех самых младших обывателей, начиная с двадцатилетнего возраста, если кто-нибудь не вызовется сделать это добровольно».
Уже более двух веков не созывался Совет старейшин. Честные и храбрые норрландские моряки пользовались у себя дома полным гражданским миром, и в их среде не было места не только уголовным преступлениям, но даже и простым тяжбам. Все земли обрабатывались сообща, и урожай, приплод скота и прочие хозяйственные доходы делились между всеми членами общины поровну. Остаток от деления обыкновенно вносился в казну герцога, который никогда не пользовался им для себя, а употреблял его на нужды своих подданных. В случае какого-нибудь бедствия, например пожара, наводнения, пострадавшие получали пособие от казны. Казна же выдавала молодым новобрачным деньги на первоначальное обзаведение и принимала на себя расходы по устройству свадеб. Преступления были настолько редки, что, как мы уже говорили, верховный Совет не собирался двести лет.
Фредерик Биорн предполагал воспользоваться этим старинным обычаем, чтобы вынести приговоры над Коллингвудом и Надодом. Нужно было поскорее покончить с этими опасными злодеями. Но и после их казни Фредерик не мог быть спокоен, пока оставался в живых Пеггам.
С той самой ночи, когда нотариус попался в руки клерку мистера Джошуа, оба они точно в воду канули.
В самый разгар ожесточенной борьбы между Пеггамом и Перси выследивший их розольфский лазутчик поспешно вернулся к своим и доложил, что грозный главарь бандитов находится в Блэкфрайярсе. Туда тотчас же бросился герцог со своими слугами Гуттором и Грундвигом, но опоздал: в доме уже не было никого. Только кровавое пятно, замеченное впоследствии Коллингвудом и Надодом, свидетельствовало о происходившей здесь борьбе.
